Склон постепенно перешёл в крутой обрыв. Здесь горы будто расступились, образовав гигантский провал. Внизу громоздились камни и рос редкий лес. От высоты захватывало дух, и Нина сразу отошла назад, а Борис пошёл вдоль обрыва. Не успел он сделать и десяти шагов, как натолкнулся на какой-то бесформенный кусок металла, торчавший между камнями. С одной стороны он был покрашен защитной краской, с другой — блестел, как новая монета.

— Нина, посмотри. Мне кажется, это от обшивки самолета. Ну, иди сюда.

— Там страшно. Я боюсь, — ответила девушка. Борис подошёл к ней сам.

— Вот смотри, — показал парень, — это от самолёта.

— Скажешь тоже. Просто какой-то кусок железа. — Она улыбнулась и защебетала что-то себе под нос.

Но Борис никак не мог успокоиться.

— Где-то здесь, вероятно, самолёт упал. Помнишь, что нам говорил Ерёма?

— Не-а, не помню, — поправляя рюкзак, ответила девушка.

— А говорил он то, что где-то в этом районе сильная магнитная аномалия, и, следовательно, компас или любая другая навигационная аппаратура, основанная на магнитных свойствах, тут безбожно врёт. Посему в этом районе можно залететь куда угодно. Понимаешь, к чему я клоню?

Он посмотрел на свой навигатор. Его взгляд перехватила девушка.

— Нет, к нему это не относится, не беспокойся. Тут наворочено покруче любого компаса — это очень сложная электроника. Вот если все спутники грохнутся, тогда ему конец.

Борис снял рюкзак и опять пошёл вдоль обрыва. Он прошёл метров тридцать и резко остановился.

— Вот ещё, смотри, — помахав какой — то железкой, закричал он девушке. — И ещё, и ещё…

Борис исходил это место возле обрыва вдоль и поперёк и нашёл ещё несколько искорёженных обломков из серебристого металла. В основном это были тонкие металлические пластины от обшивки.

— Нина, надо спускаться вниз. Я, кажется, там тоже вижу обломки самолёта.

Перед ними была пропасть, в которую уходила почти отвесная стена с нависающими карнизами. Пропасть терялась далеко внизу. Ни о каком спуске здесь нечего было и думать. Они прошли далеко вперед, прежде чем нашли подходящее место. Обрыв постепенно переходил в крутой склон, а кое-где громадные камни образовали уступы, похожие на вертикальные стенки. Выручила веревка. Упираясь ногами в камни, они поочередно спустились на дно пропасти.

Всюду валялись куски деформированного металла. Кое-где обломки завалило камнями или затянуло растительностью, но они как инородное тело, чуждое этой среде, тянулись вверх, приковывали к себе взгляд. Теперь сомнений не было: здесь потерпел аварию самолёт. Самолет разбился о скалы, которые со дна этой пропасти напоминали острые зубы дракона. Они будто торчали из его страшной пасти — пасти разъяренного, оскалившегося чудовища. Один клык был намного больше других, он заметно выступал над ними. На местности этот двуглавый останец безмолвно стоял в цепочке похожих, растянувшихся по всей гряде. Место удара самолета об эти чёрные скалы выделялось светлым пятном, которое не стерлось, осталось на долгие годы. Когда-то на дне пропасти полыхал пожар, и от него сгорели кусты и лишайники, обуглились камни. Но время сделало своё дело, везде пробилась растительность — пошла новая жизнь.

Взрывной волной самолёт разнесло на куски, и их разбросало по сторонам. Остова самолёта не было видно. По обломкам хвоста Борис предположил, что самолет был небольшим и упал очень давно. Самой ценной находкой он считал обломок металла с едва различимыми буквами. С трудом ему удалось прочитать: «АО».

В этих далеких горах нашёл свою смерть экипаж самолета. Сколько было человек — этого, конечно, Борис не знал. Но даже если всего один, от этого не легче. Единственное, что утешало — они с Ниной открыли ещё одну неизвестную страничку прошедшей войны, и теперь, вероятно, можно будет установить имена погибших и даже узнать, почему этот самолет потерпел аварию.

Глава 32

Васильев уже не один день копался в пыльном хранилище военкомата, куда после всех согласований его наконец допустили. Списки призванных в сорок первом на фронт представляли собой несколько толстых книг. Собраны они были не по алфавиту, как он думал, а по административным районам, к которым в то время относились те военкоматы и призывные пункты. Поэтому, чтобы найти какого-нибудь Иванова или Петрова, нужно было просмотреть все книги. Другое дело, когда было известно место призыва, но этого Васильев как раз не знал, как не знал никто другой. Ему пришлось изрядно повозиться, прежде чем он придумал свою систему поиска, облегчающую работу, но и при этом возникли непредвиденные сложности. В первую очередь это касалось однофамильцев, которых оказалось довольно много. Он никогда бы не подумал, что фамилия его непосредственного начальника, капитана Максимова, окажется такой распространенной на Колыме. В списках Максимовых оказалось почти сто семьдесят человек, и невольно можно было подумать, что целую деревню родни отправили на фронт. Хотя, как он позднее увидел, часто так и было. Воевать уходили отцы и дети, племянники и другие близкие родственники. А вот вернулись ли они домой — таких сведений эти списки не содержали. В конце этой кропотливой работы из всех Максимовых осталось только пятеро — это были те, у кого полностью сходилось имя и отчество. Чтобы с ними разобраться, пришлось поднимать другие документы, и в итоге выяснилось, что все они совершенно разные люди, не имеющие ничего общего с его Максимовым. Как ни печально Васильеву было сознавать, а его работа, на которую он потратил столько времени, не принесла тех результатов, на которые рассчитывал Батя: в военкоматовских списках призванных на фронт не оказалось ни одного охранника из лагеря особого назначения. А вот Конев в списках числился. По найденным документам значилось, что на фронт его призвали в Сан-Кюельском наслеге, находившимся в двухстах километрах ниже Хатырыка.

Получалось, что из всей охраны лагеря особого назначения выжил только один Конев, а все остальные действительно пропали без вести. Только сейчас Батя с этим согласился: «Там случилось какое-то ЧП, что-то непредсказуемое погубило весь личный состав лагерной охраны и заключённых». Ну последние-то могли просто не дожить до выхода из заключения: ужасные жизненные условия, болезни и голод делали своё дело. А вот охрана… самое интересное, что живым остался только начальник лагеря. И почему-то, когда он выбрался из тайги, вместо того, чтобы тут же заявить властям о том, что произошло с его лагерем, сразу ушёл на фронт. Ну а потом он затерялся в жизненной суете. И, наверное, навсегда бы потерялся его след, если бы не этот случай.

«Что-то всё-таки там было нечистое, —