Изрешеченная «Альфа», перекрывший дорогу фургон – для меня этого было более чем достаточно.

– Дайте оружие…

Я не сторонник махрового героизма – когда с разорванной рубашкой на пулемет. Ты должен убить врага и остаться в живых, потому что империя рассчитывает на тебя, – так нас учили. Вместе со мной было восемь отлично подготовленных специалистов, каждый из которых был на десять-пятнадцать лет младше меня, прошел Персию или Польшу, тренировался куда чаще, чем я, облачился в бронежилет и имел при себе автоматическое оружие. Значит, и решать проблему с вооруженной бандой на дороге должны были они, а я должен был не путаться под ногами. Проблема была в том, что никто, кроме меня, не мог отличить хороших парней от плохих парней. А значит, группу должен был вести я, иначе нельзя…

Водитель протянул мне свою «беретту» – новейший автомат с корпусом из пластика, механизм которого во многом позаимствован у нашего автомата Калашникова. Это был автомат в комплектации для специальных сил – полностью автоматический огонь и отсечка по два на выбор, керамический, а не стальной пламегаситель, более толстый ствол, пригодный для того, чтобы выдерживать интенсивный автоматический огонь, передняя рукоятка для удобства удержания. Вместо обычного магазина здесь стоял четырехрядный, на шестьдесят, а наверху на прицельной рамке была смонтирована комбинация из голографического прицела EOTECH и магнифайера, откидной тактической лупы, дающей трехкратное увеличение, на стволе – надетый на пламегаситель быстросъемный глушитель, сделанный из титанового сплава. Автомат был чужой, но он принадлежал бойцу подразделения спецназ, и я был уверен в том, что его содержали как следует.

– Как пристрелян?

– На сто.

Типичная пристрелка для тех, кто прошел Персию, – сто метров, обычная дистанция для уличных боев.

Фургон затормозил, поворачиваясь и перекрывая дорогу.

– Держаться за мной!

Навыки вспомнились сразу – это как ездить на велосипеде, стоит раз научиться держать равновесие – и больше ты это не забудешь. У багажника «Альфы» на коленях стоял человек, в котором я опознал Луку, младшего сына барона, и стрелять не стал. А вот фургон с открытой дверцей представлял серьезную опасность – я не видел, что в нем и кто в нем, и поэтому сделал несколько выстрелов, и точно так же сделали несколько выстрелов по фургону еще двое. Теперь там живых оставаться не могло.

Впереди, за фургоном, загремели автоматы…

– Этого живым! – закричал я и побежал к фургону, чтобы укрыться за ним при стрельбе.

Калабрийцы так ничего и не поняли, что произошло с ними.

В их понимании стрельба ассоциировалась с грохотом, они никогда не видели глушителей. Все, что отделяло их от цели – бронированная «Альфа» и один человек, стреляющий из-за нее из пистолета. Это было практически ничто для вооруженных и решительных людей.

Они открыли шквальный огонь из всего, что у них было, и подавили стрелка за машиной. Потом бросились бежать к «Альфе» – спину никто не прикрывал, потому что военными они не были.

Они добежали до машины и тут обнаружили, что в машине закрыты все четыре двери. Шофер успел затолкнуть раненого барона в машину и захлопнуть двери. Теперь это была крепость.

Один из боевиков дал очередь по стеклам и злобно выругался. Стекла не поддались. Они покрылись белесыми разводами, но не поддались.

– Давай гранату! – крикнул он.

И это были последние его слова.

– Справа чисто!

– Слева чисто!

Я подошел ближе к машине. Надо было быть готовыми убираться отсюда…

Стрелки вповалку лежали у машины. Они забыли о первом правиле стрелка – «прикрой свой зад» и за это поплатились. Косматые, грязные, в рабочей одежде, на вид около тридцати – типичные исполнители мафии. Или ндрангеты, или еще чего-то в этом роде. На юге в каждой провинции Италии своя мафиозная группировка.

– Чисто по фронту!

Я дернул дверь машины – не открывается. Заперто. За капотом лежал водитель, мертвый, как вчерашняя рыба, даже пульс проверять не надо. Вздохнув, я обшарил его карманы, достал ключ. Открыл дверь машины, приложил два пальца к шее барона… живой.

Значит, воюем.

– Санитар! Санитара сюда! И двигаем к поместью, живо! Столкните лишнее с дороги!

В каждом экипаже военно-морского спецназа обязательно есть боец с навыками полевого санитара, у него должен быть медицинский материал для обработки как минимум десяти пулевых ранений. А в группу, действующую в отрыве от остальных сил противника, должен быть включен как минимум фельдшер, умеющий проводить операции в полевых условиях…

– Может быть, вытащить его оттуда…

Фельдшер повернулся ко мне, руки его были в крови.

– Не стоит. Его надо в больницу, и как можно скорее. Серьезная потеря крови, три пулевых ранения.

– Стабилизируйте его.

Барон с закрытыми глазами что-то невнятно пробормотал.

– Постойте-ка…

Я сунулся в машину, чтобы лучше слышать.

– Что он говорит?

– Нет больница… похоже, так. Не нужно в больницу.

Я его понимал. На его месте я бы тоже не жаждал попасть в больницу. В больницу, где белый халат придает необходимую анонимность, где куча входов и выходов и постоянно куча незнакомых людей, проникнуть киллеру легче всего.

– Держите его. Если нужна кровь – я сам готов ее сдать. Везем его в поместье…

– Есть.

Луке казалось, что он сходит с ума.

В доме хозяйничали русские. Их было несколько, вооруженных оружием, которое Лука никогда не видел: оно было похоже на пехотные автоматы, но было каким-то другим… черным и страшным, увешанным какими-то приспособлениями, назначения которых Лука не понимал. Но он знал одно – русские расправились с остававшимися в живых калабрийцами меньше чем за минуту. А это значило, что с ними нужно считаться – на Сицилии понимали силу и уважали сильных. Тех, кто без лишних слов расправлялся с врагами.

Я вышел из спальни барона, раскатывая обратно рукав: моя кровь подошла по группе. Это видел Лука, это видели все, кто здесь скопился. По сицилийским меркам это братание, поменяться кровью. Здесь все еще сохранились старые, даже дохристианские традиции.

Лука неловко сидел на диванчике, прикладывая к лицу смоченную в антибиотике губку, которая заменила в полевом медицинском наборе обычную, известную больше века вату. Было больно – я сам знаю, что это больно, но Лука терпел. Уважаю таких… они сильны именно своей простотой и цельностью. Их намного сложнее провести, чем интеллектуалов, – те постоянно лезут в дебри, а эти держатся за свое, и баста.

– Как, Лука? – спросил я. – Хорошо предавать друзей?

Лука ничего не ответил. Синьора Мария, тихая, все время пребывающая на кухне женщина, сидела рядом, не поднимая глаз и одевшись во все черное…