Парочка шла, повернувшись к дому боком, вероятно, направлялась к увитой конским каштаном и прятавшейся в зарослях черемухи беседке. Широкие поля Анфисиной шляпки и изящный зонтик из рисовой бумаги закрывали не только ее голову, но и лицо гостя. Алексей видел лишь локоть галантно изогнутой мужской руки да в тот момент, когда парочка свернула к беседке, разглядел широкую спину, которую обтягивал темный, несмотря на жару, сюртук.

Они скрылись в беседке. Алексей, забыв обо всем, метнулся к соседнему окну и, приоткрыв штору, попытался рассмотреть, что происходит. И едва удержался, чтобы не сплюнуть. Ревнивый китаец не зря охаживал плетью свою изрядно пылкую возлюбленную. Шляпка и зонтик валялись уже на полу беседки, а их хозяйка стояла к мужчине спиной, закинув ему руки на шею. Он же, терзая губами ее шею, одной рукой исследовал содержимое ее корсета, а другой то, что находилось под юбкой, и, чувствовалось, с одинаковым успехом. Девица страстно извивалась в его объятиях и вдруг, повернувшись к мужчине лицом, впилась в его рот жадными губами, закинув правую ногу ему на бедро. Спина того напряглась, он подхватил Анфису под ягодицы и…

Алексей судорожно сглотнул и, почувствовав легкое движение воздуха за своей спиной, оглянулся. Маша, бледная, с округлившимися глазами, смотрела на тот срам, который продолжал твориться в беседке за его спиной, и Алексей отбросил штору на прежнее место.

— Ч-что это такое? Что? — Маша вытянула дрожащую руку в сторону окна. — Зачем вы… — У нее на миг словно прервалось дыхание, и, отвернувшись от Алексея, она едва слышно произнесла:

— Это и есть ваше тайное задание, о котором нельзя рассказывать? — И тут же вновь повернулась к нему. Щеки ее пылали, глаза гневно блестели. — Бесстыдство вести себя подобным образом среди бела дня, но трижды бесстыдство подглядывать за людьми. Воспитанному человеку это непозволительно, а я вас считала воспитанным человеком!

Будущее светило науки оторвал свой взгляд от бумаг и вытаращился на них сквозь круглые стекла очков, ничего не понимая. Заметив это, Маша сбавила тон и яростно прошептала:

— Даже самые отъявленные сплетницы не позволяют себе подобных вещей, а вы…

Алексей поднял учтиво шляпу и усмехнулся:

— Вы правы, Мария Викторовна! В поисках истины мы не гнушаемся даже тем, что не позволила б себе, как вы выразились, даже отъявленная сплетница. Но я — агент полиции. А это вам не бисером вышивать и даже не среди древних костей копаться. — Он кивнул на распахнутые ящики с коллекциями. — И не дай бог вам увидеть и услышать хотя бы малую толику того, что нам приходится видеть и слышать ежедневно. И то, что происходит там, — кивнул он в сторону беседки, — просто детский лепет по сравнению с кровью, которая не так уж редко проливается. И убийцы, смею вас заверить, не столь любезны и не озабочены хорошими манерами, как некоторые барышни или этот молодой отрок, который так и стрижет ушами в нашу сторону! — произнес он и угрожающе посмотрел на мгновенно уткнувшегося в свои бумаги Николая Ивановича. — Поэтому и методы, которыми мы с ними работаем, не слишком изящны и учтивы. Каковы нравы, таковы, простите, и методы!

— Но это вас совсем не украшает и тем более не оправдывает! — не сдавалась Маша. — Вы должны быть и справедливее, и милосерднее. Нельзя уподобляться Варавве, если хочешь вернуть преступника на путь истинный.

— Варавва — ангельское создание по сравнению с нынешними убийцами и жуликами, — пробормотал Алексей.

В пылу спора он совсем забыл об Анфисе и ее любовнике и теперь, вспомнив, передвинулся на шаг к открытому окну.

Маша поняла его маневр и, сердито фыркнув, с горечью произнесла:

— Я уж думала, вы решили меня найти… — и, не договорив, махнула рукой. — Ладно вам, идите уже по вашим тайным делам! — И отвернулась.

Алексей поймал сочувственный взгляд будущего создателя тесинского музея, пожал плечами и, приподняв учтиво фуражку, произнес в спину девушки:

— Вынужден откланяться! Дела и вправду требуют моего немедленного присутствия… — В этот момент он увидел, что изрядно раскрасневшиеся кавалер и дама прощаются на ступеньках беседки. Кавалер склонился к ручке Анфисы, она игриво потрепала его по щеке. Кавалер выпрямился, повернулся и…

Алексей, вообще забыв про манеры, присвистнул и, не попрощавшись, выскочил за дверь. Он не видел, как Маша, вздохнув, развела руками и выразительно посмотрела на своего юного помощника. А потом, следуя его примеру, опустилась на стул, развернула амбарную книгу и принялась диктовать Николаю Ивановичу список достойных внимания экспонатов, которые тот аккуратно вписывал в специальные карточки.

Алексей стремительно проследовал по маршруту, указанному разговорчивым швейцаром, завернул за угол и, натянув потуже шляпу, бросил быстрый взгляд по сторонам. Затем снял трость с локтя и, вальяжно ею помахивая, поднялся на крыльцо. Насвистывая сквозь зубы какой-то пошловатый мотивчик, он опять весьма проворно оглядел двор и прилегающий к дому сад, прислушался и уловил вдруг крики, которые неслись определенно из покоев несравненной Анфисы Никодимовны.

Быстро распахнув дверь, он устремился на шум возни и увидел вдруг китайца, который тащил вверх по лестнице, ведущей на второй этаж, растрепанную, в растерзанной блузке Анфису. Она яростно извивалась и не менее яростно ругалась, пытаясь освободиться. Но китаец перехватил ее за волосы и, сильно встряхнув, прошипел:

— А, с-сука! Не трепыхайся! Уд-давлю!

Девица и вовсе заблажила дурниной и вцепилась в руку своего мучителя зубами.

Тот грязно выругался и ткнул Анфису кулаком в живот.

Она дико вскрикнула, прижала руки к месту удара и вдруг сникла, похоже, потеряла сознание.

Не думая ни о чем, Алексей в два прыжка настиг китайца, намотал жесткую косицу на кулак и, оторвав его от Анфисы, дал ему хорошего пинка, отчего китаец по-собачьи взвизгнул и, отлетев в сторону, встал на четвереньки.

— Пш-шел вон к такой-то матери! — рявкнул Алексей. — Изувечу сукина сына!

Он подхватил Анфису на руки. Голова и руки ее безвольно болтались. На губах выступила желтая пена.

— Где ее комната? — вновь рявкнул он на китайца.

Тот успел подняться на ноги и, сложив ладони, подобострастно кланялся.

— Прости, капитана! Линь-цзы не хотела. Моя — шанго[24]. Мадама — пу шанго[25]!

— Сейчас разберемся, кто шанго, а кто не очень! — прикрикнул на него Алексей. — Веди в комнату!

Шлепая по пяткам сандалиями, китаец вознесся по лестнице. Алексей следом за ним. И через мгновение оба оказались в комнате, которая, судя по количеству разбросанных вокруг предметов женского туалета и огромной кровати под балдахином, и впрямь была Анфисиной спальней.

— Воды подай! Холодной! — крикнул он китайцу, укладывая Анфису на кровать.