Все мои земляки неплохо знали расположение древних языческих храмов и могил, однако не было среди них никого столь сведущего и столь удачливого в своих поисках, как мой прапрадед, почтеннейший Мохаммед Гиригар.

Послушайте же, какова была самая удивительная его находка. Как-то раз, исследуя дно лощины, он обратил внимание на валявшиеся под ногами крохотные каменные осколки. Человек несведущий их даже и не заметил бы, но моего предка они привели в радостное возбуждение, ибо он знал, что наличие таких осколков безошибочно указывает на близость гробницы. В ту же ночь он, взяв с собой лишь самых доверенных подручных, тайно вернулся на место находки. Вместе они принялись копать землю и вскоре нашли древнее украшение с изображением джинна – идола из числа тех, кому язычники поклонялись как богам. Если тебе угодно взглянуть, как выглядел этот джинн, вот, полюбуйся. Наша семья сохранила эту безделушку на память о той ночи.

Он вручил мне маленькую, чрезвычайно тонкой работы вещицу.

– Видишь, – сказал старейшина, – у этого джинна тело львицы и женская голова.

– Подобные чудовища, только мужского пола, лежат в пустыне, охраняя покой пирамид, – сказал я ему.

Старейшина кивнул.

– Тогда ты должен понять, как обрадовался мой прапрадед: найденное украшение определенно указывало на близость захоронения, а стало быть, и припрятанных там сокровищ. Он велел рабочим копать усерднее, но их следующая находка оказалась совсем иного рода То был труп. Несмотря на древность, пески сохранили его достаточно хорошо, чтобы можно было рассмотреть выражение безмерного ужаса на лице и страшную рваную рану на горле.

Работники загомонили и вознамерились даже побросать свои кирки, ибо сочли это явным знаком недоброй магии. Однако Мохаммед распорядился предать тело земле, а каждому работнику подарил по золотому. Щедрого вознаграждения вполне хватило, чтобы одолеть все страхи. Землекопы снова взялись за дело и незадолго до рассвета наконец расчистили вход в гробницу. Осмотрев его, Мохаммед громогласно возблагодарил Аллаха, ибо обнаружил неповрежденную печать и понял, что внутри находятся сокровища, превосходящие самые смелые его мечты.

Так и оказалось. Когда проход был открыт и Мохаммед с факелом в руке спустился вниз, в первой же камере, куда удалось попасть, он уловил блеск золота. Правда, когда прапрадед, не помня себя от радости, бросился туда, он едва не задохнулся: воздух в гробнице оказался столь тяжелым и затхлым, что даже он, несмотря на огромный опыт в такого рода делах, не мог припомнить, приходилось ли ему когда-нибудь ощущать более мерзкое зловоние. Первым его порывом было бежать, однако мысль о золоте пересилила страх и отвращение. Мохаммед остался на месте и поднял над головой факел.

То, что предстало его взору, заставило его замереть в ужасе и изумлении. Повсюду грудами от пола до крыши, рядами, уходящими вдаль и теряющимися во тьме подземелья, громоздились сокровища, богатство и великолепие которых не поддавались описанию. Однако ошеломил моего прапрадеда и заставил его оцепенеть отнюдь не вид драгоценностей. В глубине камеры на позолоченном троне восседал царь со скипетром в иссохшей руке. Так, во всяком случае, показалось Мохаммеду, хотя существо это более походило на демона, нежели на человека Расшитое золотом и усыпанное драгоценными камнями одеяние скрывало его руки, ноги и туловище, но даже корона не могла замаскировать безобразный, уродливый череп. Пересилив страх, Мохаммед шагнул вперед, чтобы получше рассмотреть труп, но стоило ему протянуть руку, чтобы коснуться самоцветов на царском одеянии, как случилось небывалое.

Глаза иссохшего царя внезапно открылись.

Мохаммед попытался отпрянуть, но оказалось, что взор этих горящих миндалевидных очей приковал его к месту. Бесконечные секунды длилась ужасная тишина, а потом царь раздвинул губы и, запинаясь, с усилием хрипло произнес несколько слов на незнакомом наречии.

Мохаммед не понял его, да если бы и понял, то едва ли смог выдавить из себя хоть слово. Лицо царя омрачилось. Странным, напряженным движением он поднял свой скипетр, коснулся его кончиком лба Мохаммеда, и мой прапрадед мгновенно лишился чувств.

Очнувшись, он обнаружил себя лежащим во тьме и одиночестве. Выбравшись наружу через коридор, прапрадед увидел, что долина опустела. Работники, не дождавшись возвращения хозяина, решили, что тот погиб, и разбежались.

Поскольку говорящую мумию царя никто из них не видел, Мохаммед предпочел не рассказывать о пережитом им в гробнице, но она все равно внушала людям такой страх, что, хотя теперь он имел возможность не скупиться на плату, было очень трудно найти помощников. В конце концов камеру очистили, но, по слухам, кое-что из ее убранства так и осталось валяться на полу. Никто более не решился туда проникнуть, и даже сам Мохаммед, после того как извлек наружу большую часть погребенных в гробнице сокровищ, счел за благо впредь держаться подальше не только от нее, но и от самой долины. Он зажил, как подобает благоразумному мусульманину, не скаредничая, но и не растрачивая бездумно ниспосланное ему Великим Дарителем Удачи богатство, и всегда щедро раздавал милостыню. Тем не менее было подмечено, что душа его не знала покоя. Нередко лицо Мохаммеда выдавало тревогу, а по ночам, когда за пределами освещенного огнем пространства бесновались тени, он, бывало, шарахался от них и ежился, будто опасаясь, что между ними может затаиться некий взращенный тьмой демон. Лишь на смертном одре прапрадед поведал родным о том, что видел и пережил в гробнице. Правда, услышавшие его рассказ люди решили, будто он на старости лет просто лишился рассудка. Как можно было поверить в невероятную историю о давно погребенном, но говорящем и движущемся древнем царе?

Но впоследствии, через несколько лет после того, как мой прапрадед навеки упокоился в могиле, в долине начали замечать странных не то призраков, не то духов, появлявшихся среди языческих гробниц после наступления сумерек. Кое-кто стал поговаривать о племени гулов, возвратившихся – да убережет нас от этого всемогущий Аллах! – из мрака нечестивых времен идолопоклонства; иные же стали припоминать рассказ покойного Мохаммеда Гиригара о живой мумии фараона, внешне походившей на демона. Многие потешались над этими рассказами, говоря, что у страха глаза велики, и продолжали беспечно рыскать по долине в поисках новых гробниц, но потом случилось так, что один из них не вернулся в положенное время. Ну а когда нашли его тело, всем спорам был положен конец, ибо останки несчастного хранили отчетливые следы нападения нечистого существа. Да смилуется Аллах, милостивый и милосердный, над его душою и душами всех прочих, встретивших столь ужасную кончину.

В этот момент старейшина умолк, и я, увидев серебро слез в уголках его очей, понял, что он вспомнил о своем умершем сыне. Мы с купцом постарались утешить несчастного отца, и, едва старик пришел в себя, я стал упрашивать его продолжить рассказ. В частности, меня заинтересовало, почему, коль скоро жизнь здесь стала такой опасной, он и его соседи так и не покинули свою деревню.

Старейшина нахмурился.

– Неужто, – спросил он меня, – ты мог бы с легкостью бросить землю, где жили и умирали твои предки, и, оставив их могилы, вкусить горький хлеб скитальца?