Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Лабин сидит в основном отсеке Головного, регулирует движение. Как только Кларк заходит в помещение, он отключает дисплей.
— Это ты их за мной послал? — спрашивает она.
Он оборачивается на сиденье.
— Я передам твои соболезнования. Если мы найдем Джулию.
— На вопрос отвечай, черт тебя дери!
— Хотя я подозреваю, что не найдем. Рассказав все нам, она сразу ушла куда-то. Учитывая ее состояние и характер, не думаю, что мы ее еще увидим.
— Ты не просто знал, не просто «держал ухо востро»... — Кларк сжимает кулаки. — Ты за этим стоял, да?
— Ты ведь уже знаешь, что Джин умер?
Что за мерзкое спокойствие! И это лицо: чуть заметный изгиб брови, невозмутимое — чуть ли не юмористическое — выражение взгляда за линзами. Иногда ей хочется просто задушить ублюдка.
«Особенно, когда он прав».
Она вздыхает.
— Пат мне сказала. Но ты, вероятно, в курсе?
Лабин кивает.
— Мне его жаль, — говорит она. — Джулия... она без него пропадет...
Да, Лабин прав: вполне возможно, никто больше не увидит Джулию Фридман. Она давно по кусочкам уступала мужа: Бетагемоту, Грейс Нолан. Теперь он ушел без возврата, и какой ей смысл оставаться — разве что заразить друзей тем, что убило его? И тем, что убивает ее.
Конечно, она скрылась. Вопрос теперь, пожалуй, лишь в том, кто успеет раньше — Бетагемот ли заберет ее тело или Долгая Тьма — разум.
— Люди взбудоражены, — продолжает Лабин, — особенно Грейс. И поскольку с «Атлантиды», несмотря на все разговоры о поисках лекарства, так ничего и не предложили...
Кларк мотает головой.
— Рама тоже не совершит чуда.
— Разница в том, что Раму никто не подозревает в убийстве.
Кларк подтягивает стул и садится рядом с Лабином. Пустой экран смотрит на нее с укором.
— Кен, — заговаривает она наконец, — ты меня знаешь.
Лицо у него столь же непроницаемо, как и глаза.
— Ты приказал за мной следить? — спрашивает она.
— Нет. Но когда мне сообщили, принял к сведению.
— А кто? Грейс?
— Важно другое: Роуэн признала, что Бетагемот обработан искусственно. Об этом через час узнают все. Как нельзя более несвоевременно.
— Если ты «принял к сведению», то знаешь, как Пат это объясняет. И знаешь, почему она так испугалась, что Рама что-нибудь найдет. Разве она не могла сказать правду?
Он качает головой.
— Это уже второй раз, когда они сообщают неприятные факты ровно перед тем, как мы сами их обнаруживаем, без всякого алиби. Не надейся, что это пройдет.
— Кен, настоящих доказательств так и нет.
— Скоро будут, — говорит Лабин.
Она вопросительно смотрит на него.
— Если Роуэн не солгала, то в образцах Бетагемота с Невозможного озера обнаружатся те же изменения, что и в культуре, убившей Джина. — Лабин откидывается на спинку, сплетает пальцы на затылке. — Минут десять назад Джелейн с Дмитрием взяли субмарину. Если все пройдет хорошо, через пять часов будут образцы, а через двенадцать — окончательный вердикт.
— А если не пройдет?
— То чуть позже.
Кларк фыркает.
— Потрясающе, Кен, но если ты еще не заметил, не все разделяют твою сдержанность. Думаешь, Грейс станет дожидаться фактов? На ее взгляд, ты все подтвердил, и сейчас она судит и рядит, и...
«...И ты первым делом обратился к ней. А не ко мне, подонок! После всего, через что мы прошли вместе, после стольких лет — я только тебе доверила бы жизнь, а ты поделился с ней прежде, чем...»
— Ты вообще собирался мне говорить? — кричит она.
— Это было бы бесполезно.
— Для тебя — возможно. Кстати, чего ты добиваешься?
— Минимизирую риск.
— Это можно сказать о любом животном.
— Не слишком амбициозные планы, — признает Лабин. — С другой стороны, «уничтожить мир» уже пробовали.
Для нее это как пощечина.
Помолчав, он добавляет.
— Я не держу на тебя зла, сама знаешь. Но тебе ли судить?
— Знаю, хреносос! Мог бы не напоминать при каждом удобном случае.
— Я говорю о стратегии, — терпеливо продолжает Лабин, — а не о морали. Я готов обдумать все варианты. Готов допустить, что Роуэн сказала правду. Но предположим на минуту, что она лгала. Предположим, что корпы действительно испытали на нас секретное биологическое оружие. Зная это, ты согласилась бы их атаковать?
Она понимает, что вопрос риторический.
— Не думаю, — отвечает он сам себе чуть погодя. — Ты считаешь: что бы они ни сделали, ты виновата больше. Но мы, остальные, не так виним себя. И не думаем, что заслужили смерть от рук этих людей. Я тебя очень уважаю, Лени, но как раз в этом вопросе тебе доверять нельзя. Ты слишком связана собственной виной.
Она долго молчит. И наконец спрашивает:
— Почему к ней? А не к кому-то другому?
— Потому что на войне нужны смутьяны. Мы размякли, стали ленивы и незлобивы: половина наших половину времени проводит, галлюцинируя на хребте. Нолан порывиста и не слишком умна, но она умеет вдохновлять людей.
— А если ты ошибаешься — и даже если ты прав! — невинные расплатятся наравне с виновными.
— Это уж как всегда, — отвечает Лабин. — Да это и не мое дело.
— А должно быть твое!
Он снова отворачивается к пульту. Дисплей загорается, на нем колонки ресурсов и загадочные аббревиатуры, имеющие, видимо, отношение к грядущей войне.
«Лучший друг, я ему жизнь доверяла, — напоминает себе Кларк и с силой повторяет: — Жизнь! А он — социопат».
Он не родился таким. Это можно определить еще в детстве: тенденция к противоречивым высказываниям и неверному употреблению слов, дефицит внимания... Обильная жестикуляция при разговоре. У Кларк хватило времени все это изучить. В Садбери она даже заглянула в психологический профиль Лабина. Он не подходил ни по одному параметру — кроме единственного. Но разве совесть — это действительно так важно? Иметь совесть не значит быть хорошим, почему же ее отсутствие обязательно делает человека злодеем?
Но, сколько ни рассуждай, факт налицо: человек без совести, вычеркивая из жизни Алике и ей подобных, абсолютно равнодушен.
Ему все равно.
Он и не может быть иным. У него нужной прошивки нет.
Лабин, глядя на экран, хмыкает:
— А вот это интересно.
Он выводит визуальное изображение одного из хозблоков «Атлантиды»: большой цилиндрический модуль высотой в несколько этажей. Из спускной трубы на его боку бьет струя чернил, горизонтальный гейзер. Уголь- но-черная грозовая туча клубится в воде, закрывая обзор.