Он глубоко вздохнул.

– Я думаю, что должен отослать их подальше, – сказал он тихо и опять взял меня за руку.

– Кого отослать подальше?

– Фергуса с Марсали и детьми.

Я почувствовала резкий, внезапный толчок, как будто кто-то ударил меня под дых, дыхание перехватило.

– Что? Почему? И… куда? – выдавила я.

Он рассеянно провел большим пальцем по моим костяшкам – туда и обратно, не отрывая от них глаз.

– Фергус пытался покончить с собой три дня назад, – сказал он очень тихо.

Моя ладонь судорожно сжалась на его пальцах.

– Святой Боже, – прошептала я. Он кивнул, и я увидела, что на секунду он потерял способность говорить, его зубы впились в нижнюю губу.

Теперь уже я взяла его руку в свои ладони, чувствуя, как холод просачивается сквозь мою плоть. Я не хотела в это верить, хотела отвергнуть саму идею – но не могла. Эта мерзость повисла между нами, словно ядовитая жаба, к которой ни один из нас не хотел прикасаться.

– Как? – произнесла я наконец. Мой голос будто эхом отозвался в комнате. Я хотела спросить, уверен ли он, но знала, что Джейми не мог ошибиться.

– Ножом, – ответил он просто. Уголок его рта дернулся снова, но в этом движении не было юмора. – Он сказал, что хотел повеситься, но не смог завязать веревку одной рукой. К счастью.

Комок пудинга на дне моего желудка как будто превратился в камень.

– Ты… нашел его? Или Марсали?

Он покачал головой.

– Она не знает. Вернее, я думаю, что знает, но отказывается признаваться в этом себе или им обоим.

– Значит, он не успел сильно себя поранить, иначе она знала бы наверняка.

В груди по-прежнему болело, но говорить стало легче.

– Нет. Фергус прошел мимо, когда я выскабливал оленью шкуру на холме. Он не видел меня, а я не окликнул его. Не знаю, что показалось мне в нем странным… но что-то было не так. Я еще немного поработал – я не хотел уходить далеко от дома на случай, если… – но меня снедало беспокойство.

Он отпустил мою руку и потер костяшками пальцев под носом.

– Меня не отпускала мысль, что что-то неладно, и в конце концов я бросил шкуру и пошел за ним, ощущая себя суеверным дураком.

Фергус пошел через окраину Риджа и потом вниз по лесистому склону, к Белому Роднику. Это был самый отдаленный и уединенный из трех родников вокруг Риджа, его называли белым из-за большого белого валуна, что стоял у истока заводи.

Джейми вышел из подлеска как раз вовремя, чтобы увидеть Фергуса лежащим у ручья, рукав закатан и плащ сложен под головой, покалеченная левая рука опущена в воду.

– Я, наверное, должен был сразу закричать, – сказал он, рассеянно проводя рукой по волосам. – Но я просто не мог в это поверить, понимаешь?

В этот момент Фергус взял правой рукой небольшой обвалочный нож, погрузил его в воду и ювелирно вскрыл вены на левом локте, кровь растекалась мягкими темными облаками вокруг его бледнеющей в потоке руки.

– Тогда я закричал, – сказал Джейми. Он закрыл глаза и зло потер лицо руками, словно пытаясь стереть воспоминание.

Он сбежал вниз по склону, схватил Фергуса, резко поднял его на ноги и ударил.

– Ты ударил его?

– Да, – сказал он кратко. – Этому мелкому ублюдку повезло, что я не сломал ему шею.

Краска прилила к его лицу, когда он говорил, и он плотно сжал губы.

– Это было после того, как мальчишки выкрали Анри-Кристиана? – спросила я, прокручивая в голове разговор с Фергусом в конюшне. – Я хочу сказать…

– Ай, я знаю, что ты хочешь сказать, – прервал он меня. – Это случилось на следующий день после того, как мальчишки бросили Анри-Кристиана в ручей, ай. Но дело не только в этом – не только в том, что мальчонка родился карликом. – Его лицо исказилось от тревоги. – Мы поговорили. После того как я перевязал ему руку и привел в чувство, он рассказал, что уже давненько об этом думал, случай с малышом только подтолкнул его к действию.

– Но… как он мог? – спросила я подавленно. – Оставить Марсали и детей – как?

Джейми опустил глаза, сцепил руки на коленях и вздохнул. Легкий бриз подул в открытое окно, приподняв волосы у него на макушке, будто крошечное пламя.

– Он думал, что им будет лучше без него, – сказал он резко. – Если бы он умер, Марсали могла бы снова выйти замуж – найти человека, который сможет заботиться о ней и детях. Обеспечивать их. Защищать малыша Анри.

– Он думает… то есть думал, что не может?

Джейми взглянул на меня с какой-то резкостью.

– Саксоночка, – сказал он, – он знает, и знает чертовски хорошо, что он не может.

Я набрала было воздуха, чтобы запротестовать, но вместо этого закусила губу, не найдя подходящих аргументов.

Джейми встал и начал беспокойно ходить по комнате, поднимая и опуская случайные предметы.

– Ты совершил бы такое? – спросила я, помолчав. – В подобных обстоятельствах.

Он остановился на мгновение, стоя спиной ко мне и держа в руках мой гребень.

– Нет, – сказал он мягко. – Но мужчине тяжело жить с этим знанием.

– Ну, я понимаю… – начала я медленно, но он развернулся ко мне. Его лицо было напряженным и изможденным, но недостаток сна был ни при чем.

– Нет, саксоночка, – сказал он. – Ты не понимаешь.

Он сказал это нежно, но с таким отчаянием в голосе, что мне на глаза навернулись слезы. Причиной моей чувствительности были не только сильные эмоции, но и физическая слабость, и я знала, что если позволю себе расклеиться, то превращусь в абсолютную размазню, а это последнее, что мне было сейчас нужно. Я закусила губу и промокнула глаза краем простыни.

Я услышала глухой удар, когда он опустился на колени рядом с кроватью, и слепо протянула к нему руки, прижимая его к своей груди. Он обхватил меня руками и глубоко вздохнул, и его дыхание согрело мою кожу сквозь рубашку. Я провела по его волосам дрожащей рукой и почувствовала, как он внезапно расслабился, – напряжение покидало его, как вода, вытекающая из кувшина.

У меня появилось очень странное чувство – как если бы сила, за которую он так яростно цеплялся, теперь оставила его… и текла в меня. Как только я обняла Джейми, я как будто снова овладела своим немощным телом, мое сердце перестало слабо трепыхаться в груди и вернулось к своему обычному твердому и здоровому ритму.

Слезы отступили, хотя они были опасно близко. Я медленно обводила пальцами его лицо, румяно-бронзовое, обветренное солнцем и отмеченное тревогами: высокий лоб с широкими красновато-рыжими бровями; широкие равнины щек; длинный, прямой как лезвие нос; прикрытые глаза, раскосые и загадочные с этими странными ресницами, светлыми у корней и яркими, золотисто-каштановыми – почти до черноты – на кончиках.