с горбоносым тираном совсем не сладко. Но ведь она, не будучи дурой, не могла не догадываться, что идя под венец с нелюбимым, обрекает себя на мучительное лицемерное существование. Или надеялась, что большие деньги скрасят быт и пробудят теплые чувства к благодетелю? «Каждый выбирает для себя…» И моя подруга сделала свой выбор. А вот Аришка здорово нас удивила, впервые в жизни поставив на первое место личность мужчины, а не его кошелек. Интересно, что из этого получится. Сдается мне, что не смотря на ее нынешний оптимизм, на деле бедняга профессор не долго сможет выполнять прихоти избалованной барышни.

Молоденький официант не лишенный привлекательности водружает на наш столик третий по счету Дом Периньон.

– Кто заказал? – вяло интересуюсь я, чувствуя, что новая порция шипучки может стать для меня критичной.

– Это подарок вон того столика, – сообщает официант, заливая до краев наши и без того полные бокалы.

Дай ему волю, он бы опустошал наши емкости каждый раз, когда мы выпускали их из рук, и наполнял бы свежей порцией алкоголя. За указанным столиком почевают три прототипа жирных героев повести Юрия Олеши с небольшим рассовым разнообразием. Слева узкоглазый азиат в гавайской рубашке, из обширного декольте которой восстает слегка примятая тяжелой золотой цепью кучерявая волосяная клумба. По центру белокожий европеец, дряблые телеса которого напоминают взбунтовавшееся тесто. Справа лысый круглоголовый африканец, которому запросто подошел бы мой лифчик с чашечкой Д.

– А вот еще одна причина, почему так здорово быть богатой, – заявляю я, выливая розовую жидкость на траву, – Мосье, будьте так любезны, унесите эту бутылку и передайте корпулетным господам, что дареный алкоголь не сделает их прекрасными в наших пьяных глазах!

Мы еще какое-то время подчуем друг друга забытыми анекдотами из нашей бурной молодости, признаемся друг другу в вечной любви и поминаем недобрым словом всех попавшихся на нашем тернистом пути мужиков-козлов. Домой я заявляюсь в начале второго, ожидая обнаружить Франсуа, поедаемого ревностью и ворочующимся без сна в нашей супружеской постели. Однако малогабаритная клетуха встречает меня гробовой тишиной. Спальня пуста, постель не разобрана. Я осматриваю кухню в поисках какой-нибудь объяснительной записки типа «очень захотелось свежего молока, выскочил в соседний магазин, сейчас буду, целую». Ничего подобного не обнаруживается. Мой айфон тоже за весь вечер и добрый кусок ночи не удостоился ни одним сообщением. Qu’est-ce qui se passe, bordel? Я не знаю, что такое ревность. Мне неизвестно это гадкое унизительное ощущение рабской привязанности к человеку, которому на тебя наплевать. После той истории с Маркусом мое сердце разучилось совершать опасные для жизни кульбиты при упоминании другой женщины. Значение имела только финансовая привязанность мужчины, а чем занимались он сам и все его разнообразные органы в свободное от спонсирования время меня волновало мало. « Ложишь спать » командует брюнетка, « Чего прилипла к стеклу, как ожидающая Одиссея Пенелопа?» « А вдруг с ним что-то случилось? » выражает волнение блондинка. «Ага, как в анекдоте, если машина переехала – то ничего, главное, чтобы не у любовницы. Ничего с ним не случилось. Шляется ее Одиссей с какой-нибудь Цирцеей, Наташей или Кристель. Вернется, никуда не денется». От выданной моей советчицей версии у меня внутри сжимается зловонный комок гнили. Я выбиваю из пачки сигарету. Прикурить удается с третьей попытки, зажигалка выскальзывает из непослушных пальцев. Набираю номер Франсуа. Я не планирую закатывать истерик. Просто спрошу, когда он собирается вернуться, потому что мне не хотелось бы, чтобы он меня разбудил. Или вообще скажу – оставайся там, где ты есть, придешь завтра. А то, только лягу, загремишь замком в прихожей, и прогонишь мой и без того капризный сон. Но выдать всю заготовленную тираду мне некому, в трубке гулкая пустота и противный треск автоответчика. Сигаретный дым ласкает гортань, отгоняя набухающую влагу. « Эй, ты что расквасилась? » пихает меня в бок брюнетка, « Перепила что-ли ? » Я отмахиваюсь от нее как от назойливой мухи. Пусть думает, что хочет. Часы медленно плавятся и стекают тонкими вязкими струйками по дверце холодильника. Минуты, обычно сменяющие друг друга с поспешной переодичностью, устало плетутся, увязая в топких лужицах секунд. Нескольким соленым слезинкам все-таки удается просочиться сквозь мои упрямо сжатые веки. Они медленно, будто растягивая удовольствие, сползают по щекам, щекоча кожу. Не знаю, какая странная неведомая сила заставляет меня снова взяться за телефон. Должно быть, это все-таки переисбыток шампанского сподвигает меня на такой невообразимый поступок.

– Алло ! – шелестит издалека сонный голос.

– Мама, это я!

– Лиза! Что случилось? – сонливость мгновенно сменяет волнение.

– Мама, я не счастлива, – позорно рыдаю я, размазывая по лицу косметику.

– Тебя кто-то обидел? Что-то со здоровьем?

– Нет, нет, все в порядке. Но мне так плохо, мама.

– Послушай меня, дочка, успокойся. Ты не счастлива, потому что ты ищешь это присловутое счастье в вещах. Ты считаешь, что, окружив себя материальными благами, ты достигнешь его. А счастье – оно не в шмотках, квартирах и машиных, оно в тебе самой. И пока ты не научишься жить в согласии с собой, не достигнешь внутреннего спокойствия и равновесия, никакие деньги не сделают твою жизнь счастливой. Ты всегда была такой, тебе вечно хотелось чего-то, на твой взгляд, большего и лучшего. Но ты не учитывала, что за каждым «большим и лучшим» есть еще больше и еще лучше. Эта погоня бесконечна.

– А ты счастлива, мама?

– Наверно, – помолчав мгновение, отвечает она, – У меня в душе покой.

Входная дверь скрипит, почувствовав воровато проникающий в замочную скважину ключ.

– Извини, мам. Франсуа пришел, – всхлипываю я.

– Будь с ним поласковее, Лиза. Он очень тебя любит.

– Да, я попробую.

Сейчас как заеду ему ласковой сковородой по голове. Франсуа останавливается на пороге кухни, удивленно рассматривая мою жалкую заплаканную физиономию.

– Что-то случилось?

– Это у тебя следует спросить, – хватаюсь за ручку сковороды я.

– У меня батарейка села. Мы с Патриком дегустировали Мартель в бутылке Бакара ручной работы с Коибой Беике.

– Ну если Бакара ручной работы… то какие уж тут претензии, – вздыхаю я, выпуская из ослабевших рук примитивное орудие кухонного возмездия.

Я ощущаю, как усталость, упав каплей мне на темечко, растекается опустошающей полной по всему телу.

– Ага, коллекционная бутылка. Вообще надо сказать Мартель по сравнению с Хенесси…

Гордая и просто уважающая себя женщина сейчас должна повернуть и спокойно уйти спать. Я делаю несколько шагов вперед и упираюсь влажным взглядом в столь знакомое и одновременно такое чужое лицо.

– Можно было предупредить, – медленно произношу я, собрав в кулачок самообладание.

– Я же знал, что ты с подружками тусуешься. Думал, раньше тебя вернусь, –