Хэл слезла с окна, но, встав на пол, зашаталась. В ушах у нее звенело, она была в негодовании и сама сравнила себя с разъяренной шипящей змеей. Это была смесь бешенства и шока.

– Не смейте так говорить о моей матери. Вы понятия не имеете, через что она прошла, чтобы вырастить меня…

– Не смейте вы говорить мне о том, о чем не имеете ни малейшего представления, – выплюнула миссис Уоррен. – Убирайтесь. И никогда больше не возвращайтесь сюда.

С этими словами она захлопнула окно, и Хэл быстро отдернула пальцы, чтобы их не прищемила тяжелая рама.

Она еще успела разглядеть полное ядовитой ненависти лицо, а затем ставень тоже захлопнулся, и она услышала скрип и стук задвигающейся щеколды.

Действительно ли миссис Уоррен такой полутруп, кем все ее считали? Или эта ее палка просто трюк, чтобы морочить других? Так или иначе, при необходимости экономка может передвигаться очень тихо.

С минуту Хэл стояла неподвижно, сердце сильно билось в груди. Она невольно обхватила себя руками, словно пытаясь от чего-то загородиться – непонятно, от чего. Когда сердцебиение немного улеглось, она опустила руки и приказала себе дышать медленнее и глубже.

Слава богу. Слава богу, что она больше не увидит этот ужасный дом и эту ужасную женщину. Пусть пишут. Пусть приезжают за ней, пожалуйста. Они не могут заставить ее вернуться. Не могут заставить ее предъявлять какие-то там документы. Она переедет, сменит адрес, даже имя, если уж без этого никак.

Но в одном миссис Уоррен права, думала Хэл, когда шла с чемоданом по аллее к главной дороге в надежде найти попутную машину до Пензанса. Ей не нужно было сюда приезжать.

И лишь намного позже, уже когда огромная фура по дороге в Сент-Айвс добросила ее до Пензанса, а водитель прочитал лекцию на тему личной безопасности, уже когда, прижавшись к дверям и поплотнее запахнув пальто, она ждала открытия вокзала и первого лондонского поезда, Хэл нашла время подумать о словах экономки и докопаться до смысла ее ядовитых обвинений.

Хитроумная искательница поживы…

Слава богу, избавились. От вас, а до вас – от вашей дрянной матери.

Эти слова могли означать только одно: миссис Уоррен все знает. Знает правду. Знает, что мать Хэл – не дочь миссис Вестуэй, а ее безродная темноглазая родственница, взятая в дом как сирота. Знает, следовательно, и что сама Хэл самозванка. Но почему она ничего не сказала?

Этот вопрос не выходил у Хэл из головы с самой ночи, принимая разные оттенки, он петлял по извилинам, вгрызаясь в мозги, которые предлагали десятки всевозможных ответов. А когда двери вокзала открылись и Хэл потянулась затекшим телом, разминая продрогшие, сведенные судорогой конечности и пытаясь улыбнуться дежурному, в голове у нее горьким эхом прозвучали последние слова миссис Уоррен.

Она никогда сюда больше не приедет. Это правильное решение. Правда, миссис Уоррен сказала несколько иначе.

Она сказала – не возвращайтесь.

Эти слова не давали Хэл покоя всю дорогу до Лондона.

Не возвращайтесь. Что она хотела сказать?

Может быть, Хэл все-таки доводилось бывать в Трепассене? В детстве? И она была слишком маленькая, чтобы помнить? Но если так, то миссис Уоррен должна знать всю правду о маме. А в таком случае, почему же она ничего не сказала? Может, у нее своя тайна?

Хэл вдруг ужасно захотелось в Брайтон. Даже не домой, а еще раз заглянуть в документы под кроватью.

Там было много неразобранного: документы, старые письма, дневники, почтовые открытки – все, что Хэл было слишком больно читать после смерти мамы, но что она не могла выбросить. Она аккуратно упаковала их и засунула под кровать, чтобы не попадались постоянно на глаза и дожидались своего часа, когда у нее появится причина внимательно с ними ознакомиться.

И вот этот день настал. Потому что в одном Хэл была уверена. Мама связана с этим домом. И сама она тоже. Конечно, никакая она не внучка миссис Вестуэй. Но родственница. И теперь Хэл была твердо намерена выяснить, какая именно.

До дома Хэл добралась после обеда. Оттого, что пришлось тащить чемодан от самого брайтонского вокзала, разболелись ноги. Денег на такси не было, а срок действия проездного истек.

У Живописных вилл Хэл почувствовала, как сердце колотится в груди – не только от долгой ходьбы. В такт шагам в ушах у нее раздавались слова: выбитые зубы… переломанные кости…

– Хватит.

Переходя дорогу, она сказала это вслух, и на нее мрачно обернулся паренек лет пятнадцати.

– Эй, мне уже восемнадцать. Чего ты мне приказываешь?

Хэл покачала головой и хотела ответить, что ее не касаются его дела. Но парень уже двинулся дальше, и она свернула на свою улицу, причем сердце забилось так, что стало темно в глазах.

На узкой двери подъезда не было никаких признаков того, что ее взламывали, но Хэл, не отпирая ее, все-таки позвонила в квартиру на первом этаже. У открывшего ей мужчины был удивленный вид. В общем, все правильно, Хэл его прежде не видела.

– Да? Что вам нужно?

– О, простите. – Хэл смутилась. Вообще-то она собиралась попросить жившего здесь Джереми проводить ее до квартиры. – Я не знала… А Джереми дома?

– Это который жил здесь раньше? Откуда мне знать, где он. Я въехал только на этой неделе. Вы его подружка?

– Да… Нет… Не в том смысле, – пробормотала Хэл. Она подхватила чемодан и опять почувствовала острую боль в ногах. – Я здесь живу, наверху.

– А-а, понятно. Тогда в следующий раз не забывайте ключ, ладно? Я спал.

– У меня есть ключ. Дело не в этом. Я просто хотела… Слушайте, а вы никого не видели тут? Ну, не ошивался ли тут кто-нибудь? Лысый такой, плотный?

– Да вроде нет, – коротко ответил мужчина. Он потерял всякий интерес к разговору и потянулся назад к своей двери, явно мечтая вернуться в постель. – Бывший, что ли?

– Нет… – Хэл подтянула чемодан, размышляя, сколько она может сказать. – Нет, я… Понимаете, я должна ему денег. А он не очень… идет навстречу.

– А-а… – Мужчина поднял руки, отгородившись от Хэл, и сделал несколько шагов назад. – Знаете, не впутывайте меня в свои дела, дорогуша. Ваши деньги – ваше дело.

– Я вовсе не прошу вас впутываться, – резко ответила Хэл. – Я просто спросила, видели ли вы кого-нибудь.

– Нет. – И мужчина захлопнул дверь у нее перед носом.

Хэл пожала плечами и вздохнула. Это не вселяло особого оптимизма, но что ж, и на том спасибо.

Взбираясь по лестнице к своей чердачной квартирке, она держала перед собой чемодан, и вдруг ей отчетливо представилась узкая лестница в Корнуолле и девушка, поднимающаяся наверх и исчезающая в темноте. И Хэл задрожала – не только при мысли о том, что могло ожидать ее в квартире.