— Только не на юге Междугорья, — сказала Виллемина. — Там его память чтят едва ли не истовее, чем в Столице. Есть даже знаменитый памятник, где государь изображён верхом на коне-демоне, с черепом в руке. И каждый год, в тот день, когда в главный город герцогства вошли мертвецы, во всех храмах служат древнюю поминальную службу по государю и всем честным мертвецам, что защитили Винную Долину своими телами.

— Здорово ж перелесцы должны были допечь предков твоей няни, если страшный государь им до сих пор кажется добрым избавителем! — хихикнула я. — Они ведь даже, кажется, не пытаются ничего скрыть. Вот так и увековечили: государь — ужас и кошмар.

— Да, — сказала Виллемина. Мне показалось, что её мечтательная улыбка стала гордой. — Они до сих пор говорят: великий государь Дольф поднял силы ада, чтобы защитить свой народ. Рискнул ради подданных спасением души. В Столице об этом не говорят так откровенно, но многие думают… и в нашей дворцовой часовне, между прочим, тоже служили поминальную по государю и честным мертвецам, сколько я себя помню.

— Поэтому тебе не запрещали рыться в дворцовой библиотеке вдоволь? — спросила я с невинным видом. Я радовалась: моя королева так редко рассказывала о себе, что этот день мне тоже было впору записать для благодарственных молитв.

— Не запрещали, — кивнула Виллемина. — Даже поощряли. А братец Хеорг всегда завидовал моей памяти: наши учителя считали, что история и словесность даются мне не в пример легче… Однако я болтушка, — спохватилась и огорчилась она. — Я ведь хотела всего-навсего рассказать, что перелесцы творили на землях, которые считали своей военной добычей. Их интересовали богатства чужой земли, а с её жителями они поступали, как с отребьем.

— Междугорцы между тем не рыбоеды, — сказала я.

— О, какая разница! — Виллемина махнула рукой. — Ну — варвары. Еретики. Какая разница… Видишь, милая Карла: я вдвойне враг им. Принцесса Междугорская, королева Прибережная.

Не знаю, хотела ли она произвести на меня особенно сильное впечатление, — но произвела. Я всерьёз задумалась о том, как хоть попытаться предотвратить беду.

У меня, думала я, было слишком спокойное и лёгкое детство. Я на удивление благополучно жила, даже будучи некроманткой. И только сейчас я начинаю что-то понимать… хоть отчасти.

И вдруг выясняется, что мир вокруг гораздо жесточе, чем я ожидала. Оказалось, что это возможно.

* * *

В ту ночь Виллемина допоздна писала письмо. А я пыталась уложить её спать.

— Нет-нет, — отмахивалась она. — Понимаешь, милая Карла, я ведь потеряю мысль или уверенность в себе — и потом не посмею, а пока у меня вдохновение. От злости, наверное. И от любви. И я вот допишу.

— Кому? — спросила я.

— Отцу, — Виллемина вздохнула. — Мне, знаешь, ужас как неловко. Я бы с радостью писала папеньке как частное лицо… а придётся отправить это послание с дипломатической почтой. И оно до тоски и досады не личное… Королева Виллемина Прибережная — великому государю Людвигу Третьему Междугорскому: «Папенька, мне одиноко и страшно — и не на кого рассчитывать, кроме Вас». И я не знаю, как он воспримет моё письмо.

— А как он к тебе относится? — спросила я, боясь её ответа.

Виллемина задумалась.

— Настолько хорошо, насколько ему позволяют статус и воспитание, — ответила она после долгой паузы. — Я сейчас думаю, что меня безупречно воспитывали. Как принцессу Междугорскую, дипломатическую ноту для Прибережья. Из меня рано выбили все девичьи глупости, Карла, дорогая. Я не умею влюбляться, мечтать, грезить. Костюмы, украшения, причёски для меня — рабочие инструменты, меня учили ими пользоваться, но и только. Я недоверчивая, злая, циничная.

— Я не заметила, чтоб недоверчивая…

— Ах, Карла! — грустно улыбнулась моя королева. — Ты исключение из всех правил. Можешь считать, что тебя я чую той искоркой Дара, которая осталась от моего великого предка. Мне вообще легче доверять некромантам и существам из Сумерек, чем обычным, так сказать, людям. Мне было тяжело заводить дружбу с другими девушками даже дома, а здесь… Да что говорить! Ты же видишь…

— Ты лиса, — улыбнулась я.

— Я — змея, — качнула головой Вильма. — Хладнокровная, хищная и скользкая. И это даёт мне некоторую надежду. А теперь — позволь мне закончить, пожалуйста. Ты меня убедила. Я думаю, отец прислушается ко мне. У меня дурные предчувствия, дорогая моя, и так я буду чувствовать себя хоть немного увереннее.

Утром она впрямь отправила это письмо с дипломатической почтой. К междугорским дипломатам Виллемина относилась особенно тепло, а они — к ней. Зато принимать послов из других мест ей, кажется, бывало просто мучительно.

Она всё время ждала от них подвоха, хоть и ни единым словом или жестом не подавала вида, моя королева. Но я знала, что ей тревожно: со мной Вильма была абсолютно откровенна.

И когда ожидался посол из Святой Земли, Преосвященный наставник из свиты Иерарха, Виллемина обняла меня и спросила:

— Скажи, дорогая, как ты думаешь: стоит ли мне беседовать со святошей наедине — или набраться нахальства и показать тебя?

— Всё зависит от того, хочешь ли ты, чтобы бедолага потом всю жизнь прудил в постель, — хихикнула я.

— Не могу решить, полезно ли нам будет, если он начнёт туда прудить, — улыбнулась Вильма. — Скоро Новогодье, я уже второй месяц официальная королева Прибережья — без короны. И ни малейшего представления не имею, что делать дальше. Было бы очень красиво короноваться в святой день… но кто возложит венец на меня? Наш батюшка, Иерарх Прибережный под Путеводной Звездой, или Иерарх Святой Земли, или хоть его посол? Тянуть дальше — не просто некрасиво, но ещё и опасно.

— Иерарх Агриэл наденет на тебя корону хоть прямо сейчас, — сказала я. — Он, по-моему, нормальный мужик.

Вильма кивнула:

— Он замечательный. Но скажут, что я подчёркиваю… да просто усугубляю церковный раскол! И оспорить моё право на корону при таком положении дел будет гораздо проще… надо подумать.

Почему-то она очень не любила сидеть за столом в зале Малого Совета. Собирала мессиров миродержцев в любимой гостиной, сидела на диване, рядом с ней — я, Тяпка — у нас на ногах, мессиры — в креслах напротив. Так