в Лос-Анджелесе все по-старому.

– Боже, в голове не укладывается, каким я был козлом, – выдыхаю я, думая о Мике, который упрекнул меня в эгоизме. В том, что я бросил семью в трудный период. Я путешествовал, пытался самореализоваться, в то время как он преодолевал свое горе и действительно двигался дальше.

Перед моим внутренним взором неожиданно всплывают воспоминания о последних маминых днях. Я вижу, как она смеется, несмотря на приближающийся конец. Щеки у нее давно ввалились, рак просто-напросто сожрал ее организм. До сих пор помню, как она просила меня открыть окно пошире. Придвинуть поближе к нему массивную больничную кровать, чтобы она хотя бы ненадолго почувствовала себя не на смертном одре.

– Как бы мне хотелось еще раз побывать в Италии, – сказала она тогда. – Я так жалею, что этого не сделала. Если у тебя когда-нибудь появится возможность слетать в Италию, не упускай ее, хорошо? Ах, да что я говорю? Лучше посмотри весь мир и в какой-то момент просто оставайся там, где тебе больше всего понравится.

Она улыбнулась мне с теплотой во взгляде, и в тот момент я точно понял, что ей хочется дать какое-нибудь напутствие каждому из своих детей. Поставить перед ними задачу. Цель, к которой они двигались бы после ее смерти.

– Жизнь слишком прекрасна, чтобы долго грустить, Паскаль.

Через несколько дней она умерла, и дыра, которая осталась после этого в нашей семье, увлекла в свои глубины и эти последние замечательные моменты, где они и оставались, преданные забвению, до сегодняшнего дня.

– Паскаль… – Голос Холли словно пробивается ко мне сквозь туман. Он звучит настороженно, немного удивленно. Словно приближается к новорожденному котенку. – Ты плачешь?

– Нет, я… – Провожу ладонями по щекам и с удивлением обнаруживаю, что они мокрые. Я даже не заметил, как заплакал. – Извини, наверное, это аллергическая реакция. Сенная лихорадка или что-то типа того.

Тихо усмехнувшись, она бормочет что-то, что мне не удается разобрать, а в следующую секунду ее теплое тело прижимается ко мне. Холли обвивает меня руками, уткнувшись лицом в изгиб моей шеи, где меня щекочет ее сладкое дыхание. Я отвечаю на ее объятия, зарываюсь носом в мягкие волосы и закрываю глаза. Жизнь слишком прекрасна, чтобы долго грустить.

– Я очень ее любил, – чуть слышно признаюсь я. Тьма бережно ловит мои слова. – Свою маму, я имею в виду. Я скучаю по ней и не представляю, как справиться с тем, что ее больше нет.

Холли долго молчит. Так долго, что я сомневаюсь, ответит ли она вообще, однако в конце концов она произносит:

– Думаю, было бы странно, если бы ты не тосковал по ней всю оставшуюся жизнь. Но, возможно, когда-нибудь боль станет чуть меньше.

– Надеюсь, – негромко говорю я ей в волосы, и в этот момент только ее руки удерживают меня от падения.

27

Холли

Йосемитский национальный парк, Калифорния

Мы еще долго сидим на крыше, тесно прижавшись друг к другу, и в итоге я уже просто не могу подавлять дрожь.

– Давай спустимся? – спрашиваю я у Паскаля, немного расстроенная оттого, что наши совместные выходные скоро закончатся. Хотя его самолет вылетает только ближе к вечеру, нам еще предстоит долго ехать.

– Да, пойдем. Ты уже вся дрожишь.

Он целует меня в плечо, прежде чем отстраниться и слезть вниз, в фургон. Я передаю ему стаканы и спускаюсь следом. Как и вчера вечером, сегодня Орландо тоже лежит между подушек и устало потягивается, когда я закрываю за нами дверь. Впрочем, на этот раз Паскаль не чешет ему пузико, а отправляется мыть посуду, пока я снимаю с кота шлейку. Мой взгляд задерживается на спине Паскаля. Интересно, о чем он думает? Останется ли со мной этой ночью, если я его об этом попрошу? Хочу ли я этого вообще?

Паскаль ставит стаканы на сушилку и оборачивается ко мне, будто почувствовав мой взгляд. У него на губах играет улыбка.

– Что такое?

– Ничего. – Я подползаю к краю кровати. – Иди сюда.

Паскаль вытирает руки и встает между моих ног. Я неотрывно смотрю на него: темные глаза и еще более темные ресницы, щетина и резкие линии подбородка. Когда пару недель назад я увидела его в первый раз, он был просто мужчиной с глубокомысленным взглядом и поразительными словами, но сейчас… Сейчас передо мной стоит человек, который коснулся моего сердца. Который рассказывает мне истории о своей семье и внимательно меня слушает, который обнимает меня и успокаивает, смеется вместе со мной и даже плачет передо мной, потому что прошлое до сих пор держит его в плену.

Совсем как меня. И совсем как меня, эти выходные, должно быть, исцелили и его, поскольку тени под глазами исчезли, а во взгляде появилась безмятежность. Не хочу, чтобы он уходил. Ни сегодня, ни завтра. Я хочу его и все, что с ним связано. Растерянность из-за моих DIY-проектов, контраст наших образов жизни, страсть, его чувство юмора…

– Останься со мной, – прошу я Паскаля с дрожью в голосе.

У него едва заметно расширяются глаза, затем он кивает и кладет ладонь мне на щеку. Его большой палец поглаживает мою нижнюю губу. Теперь, когда я знаю, что он останется, я чувствую прилив возбуждения и подаюсь вперед, чтобы поцеловать его. На вкус он все еще как холодный чай, многообещающий, сладкий. Паскаль углубляет поцелуй, притягивая меня ближе. Я сдвигаюсь на самый край кровати, обхватываю ногами его ноги и просовываю руки ему под футболку в поисках теплой кожи.

А когда нахожу желаемое, он издает стон, побуждая меня не останавливаться. Мои ладони бродят по его спине, позвоночнику, ребрам и, наконец, подтянутому животу, где продвигаются вниз по дорожке волос к ремню.

Прошептав мое имя, Паскаль увлекает меня в новый глубокий поцелуй и играет со мной в ту же игру. В какой-то момент я теряю терпение и откидываюсь на кровать. Он снимает футболку и присоединяется ко мне, а его взгляд между тем жадно блуждает по моему телу. Гирлянда проливает теплый свет на его кожу.

– У тебя татуировка, – с удивлением замечаю я и провожу пальцами по надписи с правой стороны его груди. – «Проблема в том, что вы думаете, будто у вас есть время», – тихо читаю я, и у меня сжимается сердце. – О, Паскаль.

Эти слова что-то глубоко задевают у меня в душе, напоминая о быстротечности мгновения и вызывая грусть от того, что у нас осталось всего несколько часов вместе. Я кладу руку ему на сердце,