погладив его мягкую шерстку, и начинаю нарезать овощи для наших макарон в томатном соусе.

В какой-то момент Холли присоединяется ко мне и помогает. Во всяком случае, пытается, однако на кухне так тесно, что мы постоянно соприкасаемся друг с другом и вскоре забываем об ужине, увлекшись поцелуями. У ее губ вкус холодного малинового чая и солнечных лучей, и когда ее пальцы пробираются мне под футболку, я поднимаю ее на кровать и встаю между ее ног. Мои губы скользят по ее подбородку к нежному изгибу шеи, целуют точку, в которой взволнованно трепещет ее пульс…

Позади меня что-то шипит.

– Ох, черт, вода! – выпаливает Холли, но я успел развернуться, чтобы уменьшить температуру конфорки и помешать лапшу, которая уже, должно быть, далеко не аль денте.

Мы смеемся и заставляем себя закончить приготовление ужина не отвлекаясь, прежде чем забраться на крышу, полюбоваться закатом и съесть свою пасту.

– Вообще-то нам сейчас надо бы запустить прямую трансляцию, – напоминает мне Холли, состроив недовольную рожицу, потому что ей, как и мне, явно не хочется делиться этим вечером с половиной мира. – Завтра не получится, потому что ты еще будешь в самолете.

– Можно пропустить. – Я морщусь. – Но, думаю, все наши подписчики с нетерпением ждут новостей от команды paxolly.

– Но об этом мы им не расскажем, да? – неуверенно глядя на меня, спрашивает Холли, и я качаю головой. Мы ведь сами еще не обсуждали, что в принципе значит «об этом», так что наших зрителей это тоже не касается.

После того как я уношу тарелки и возвращаюсь с новыми порциями холодного чая, мы достаем телефоны и садимся вплотную друг к другу, чтобы нас было видно на обоих экранах. Всего через пару минут счетчик зрителей буквально взрывается, в общей сложности нас смотрит больше десяти тысяч человек. Такая поддержка еще раз напоминает мне, почему мы и сегодня вышли в эфир, хотя на самом деле не хотели этого делать: люди ждут нас. Рассчитывают услышать о наших приключениях. Они в восторге от нашего обмена, хотят узнать, как мы справляемся с разными испытаниями, а некоторые из них умирают от желания выяснить, не возникнет ли между нами нечто большее.

Мы болтаем о заданиях второй недели, о победах и поражениях – опуская кое-какие темы – и наконец открываем конверты на третью неделю челленджа.

«Дорогой Пакс, чтобы полностью погрузиться в мою жизнь, тебе не обойтись без DIY. Моя новая страсть: эпоксидная смола. Смастери нам что-нибудь красивое. Удачи! Холли».

– Еще один проект? – ною я, после того как прочел вслух то, что на этот раз велела сделать мне Холли. Я содрогаюсь при мысли о том, что придется искать у нее в квартире материалы для этой работы. Слишком свежи еще воспоминания о бусинах. – И что, черт возьми, такое эпоксидная смола?

– Ты не знаешь? Тогда тебе срочно нужно посмотреть мое видео на эту тему, – ухмыляется она и открывает собственный конверт.

«Дорогая Холли, обычно я сам беру интервью для своего подкаста, но был бы не прочь появиться там в качестве гостя и в следующем эпизоде ответить на твои вопросы. Жду не дождусь! Пакс».

Еще не закончив читать, Холли ликует, потому что, очевидно, ей нравится новое задание.

– Как интересно! У меня уже куча идей.

Мы еще какое-то время обсуждаем еженедельные задания, отвечаем на парочку вопросов и прощаемся, когда становится слишком темно для съемки. Как только эфир завершается, сразу кажется, что мир становится гораздо спокойнее.

– Я правда не хочу возвращаться в Лос-Анджелес, – негромко произношу я и убираю смартфон в карман брюк.

Трансляция напомнила о том, что завтра моя маленькая вылазка на природу закончится. Я буду скучать по фургону и безграничной свободе, которую он дает. Свободе делать что хочешь и когда хочешь. Никаких условностей, никаких ожиданий, кроме тех, что ты предъявляешь к самому себе. Но особенно я буду скучать по Холли.

В Лос-Анджелесе меня ждет зияющая пустотой квартира, семья, которая не может справиться со своим дерьмом, и папа, которого мне очень нужно навестить. Мысль об отце ужасно портит настроение.

– Могу тебя понять. – Холли берет меня за руку, переплетает свои тонкие пальцы с моими и поглаживает большим пальцем тыльную сторону моей ладони. Сейчас мы сидим уже практически в полной темноте. – Осталось всего две недели, – говорит она, чтобы меня утешить, и при этом, похоже, грустит сама. Неужели тоже не горит желанием возвращаться в Лос-Анджелес? Или ей, как и мне, не хочется, чтобы заканчивалось наше маленькое приключение?

У меня столько вопросов в голове. Что между нами? Как все будет дальше? Ты поедешь со мной? Я останусь у тебя? У нас будут отношения на расстоянии? Как это вообще будет работать?

Но я не задаю ей ни один из них, слишком ценно время, которое у нас еще осталось. Я не хочу тратить его на то, чтобы раскрашивать будущее в черный цвет, хочу жить настоящим. Так же, как поступал много раз за последние полтора года. Так же, как демонстрирую в своих видео. Как поступать проще всего, но в то же время и сложнее всего. Кто умеет не беспокоиться из-за будущего? Человек не создан для того, чтобы жить моментом. Ему дан мозг, способность помнить прошлое и планировать будущее… И чем больше я об этом размышляю, тем яснее сознаю, что жизнь только здесь и сейчас – это фарс. Модель, которую люди выдумали, потому что прошлое причиняет слишком сильную боль, а будущее слишком пугает, и они предпочитают и дальше притворяться счастливыми. Чем меньше ты думаешь, тем счастливей становишься.

Я фыркаю от раздражения на самого себя и путаницу в собственных эмоциях. Холли в недоумении поднимает на меня глаза:

– Все в порядке?

– Просто задумался. – Запустив руку в волосы, я смущенно смотрю на нее. – Мне тут вроде как стало ясно, что я несу своим подписчикам полную чушь, когда пытаюсь научить их больше жить настоящим и меньше забивать себе голову.

– Но это ведь правда хорошо, – растерянно откликается Холли.

– Да? А я уже не уверен. Разве это не похоже на идеальное оправдание, чтобы не заниматься важными жизненными проблемами? В смысле, взгляни на меня. Я полтора года жил моментом и лишь сейчас начинаю… по своей маме…

«…Скорбеть», – хочу сказать я, но в горле внезапно образуется комок, который не дает мне договорить. Полтора года, которые я бродил по свету, отказываясь осознавать, что мама мертва. Полтора года, в течение которых я делал вид, что все в порядке. Что