Но даже на этом ограниченном уровне оказалось невозможным финансировать военные усилия Испании за счет средств, собранных испанской короной. Штаты Фландрии и Брабанта проголосовали за выделение на военные нужды существенных сумм, но кредит и престиж испанской короны настолько уменьшились, что антверпенская биржа — с 1659 г. лишь тень самой себя в прежнее время — оказалась, по большому счету, не в состоянии предоставить требуемый аванс. Было в прямом смысле слова немыслимо полагаться на обещанные денежные переводы из Испании. Соответственно, пришлось занять 8 миллионов гульденов на амстердамской бирже, с помощью нидерландских властей, несмотря на то, что в Амстердаме просьба о займе для короля Испании вызывала на редкость малый энтузиазм. Тем временем значительная часть финансов была собрана бароном Франциско Лопесом Суассо, ведущим финансистом общины сефардских евреев в Амстердаме, который играл активную роль в организации финансирования нидерландской экспедиции в Англию в 1688 г. Отец Лопеса Суассо был первым евреем, возведенным в баронское звание королем Испании. В июле 1696 г. Государственный Совет в Мадриде признал, что Лопес Суассо почти в одиночку спас испанскую военную машину в Нидерландах от полной катастрофы.

Но, несмотря на слабость Испании в южных Нидерландах после 1659 г. и неоднократные французские вторжения с 1667 по 1712 гг., юг страны продолжал демонстрировать заметную стойкость как политическое, культурное, а также экономическое единое целое. Значительный ущерб был причинен военными действиями, передвижениями армий, но, главным образом, в валлонских областях. Во Фландрии и Брабанте после 1660 г. сельское хозяйство вошло в полосу той же длительной депрессии, которая охватила северные Нидерланды и остальную часть западной Европы, но на протяжении следующей половины века арендная плата за использование сельскохозяйственных угодий и цены на землю во Фландрии и Брабанте упали не так сильно, как это произошло в северных Нидерландах (см. стр. 59-61 выше), и фламандское сельское хозяйство сохранило прежний высокий уровень производительности. Правда, после 1648 г. здесь наблюдался значительный качественный упадок в более специализированных отраслях городской промышленности, таких, как выделка гобеленов, шелков, изготовление ювелирных изделий и книгопечатание; но он был компенсирован дальнейшим ростом более трудоемких отраслей промышленности, в которых значительная часть работ могла быть выполнена силами по-прежнему растущего сельского населения, прежде всего, полотняной индустрии. Тогда как экспорт французского полотна в Испанию и Испанскую Америку пришел в упадок после 1688 г., фламандское полотно (как и нидерландское) выиграло от растущих возможностей продаж в Испанской империи.

По мере ослабления власти Испании появлялось все больше признаков обеспокоенности среди Штатов Фландрии и Брабанта и городской элиты Антверпена, Брюсселя и Гента из-за ухудшившегося качества работы администрации и особенно недостаточной поддержки, оказываемой властями коммерции, промышленности и судоходству. Лишь немногие чиновники режима, будь то местные уроженцы или испанцы, проявляли большие способности. Однако существовало и примечательное исключение в виде достопамятного Яна ван Броусховена, графа Бергейка (1644-1725 гг.), которого французские чиновники, отправленные в 1702 г. Людовиком XIV для установления контроля над администрацией южных Нидерландов от имени нового короля Испании из династии Бурбонов, Филиппа V, описывали как «lе seul homme capable» («единственного способного человека» (фр.)), которого только можно найти в Брюсселе. В качестве министра, на которого больше всего в равной мере опирались и пришедший в упадок испанский режим, и провинциальные Штаты, Бергейк стал главным центром притяжения и координатором давления за перемены. С его помощью Штаты и городские элиты пытались добиться, чтобы южные Нидерланды играли более активную роль и в коммерции Испанской империи, и в международной коммерции в целом. Было предпринято несколько инициатив, связанных с Испанской Америкой. В сентябре 1686 г., например, Штаты Фландрии подали петицию королю о разрешении прямой навигации между Остенде и Буэнос-Айресом, а также другими испанскими портами, в которые не заходили официальные трансатлантические конвои, отплывавшие из Испании. Они просили также дать разрешение на колонизацию Санто-Доминго в качестве составной части испанских усилий, направленных на предотвращение опустошения острова французами. Оба аспекта вызвали оживленную дискуссию при мадридском дворе, но закончились ничем. К концу 1690-х гг. испанская власть настолько деградировала, что последний генерал-губернатор Испанских Нидерландов Макс-Эммануэль Баварский — который был призван на эту должность в качестве чрезвычайной меры, по просьбе штатгальтера-короля Вильгельма III, и имевший некоторые связи с Испанией — по совету Бергейка в 1699 г. действительно издал хартию, учреждавшую фламандскою Ост-Индскую компанию, предтечу позднейшей Остендской компании, от имени короля Испании, но без его санкции. Этот шаг неизбежно вызвал обеспокоенность и гнев в Гааге, где Генеральные Штаты быстро издали эдикт, запрещавший нидерландским подданным под каким бы то ни было видом участвовать во фламандской инициативе.

Городские элиты юга, желавшие получить больше возможностей в торговле на дальнем расстоянии, сопротивлялись продолжавшемуся закрытию Шельды для морской торговли и с неодобрением относились к пассивной таможенной политике испанского режима в «верных» провинциях. Купцы и мануфактурщики Фландрии и Брабанта хотели бы более обширной защиты со стороны короля, особенно от нидерландских продуктов и конкуренции, и по мере ослабления испанской власти давление за такой протекционизм возрастало, несмотря на нежелание Мадрида задевать интересы нидерландцев и (после 1688 г.) англичан. В 1699 г. Бергейк созвал собрание городских делегаций для обсуждения торговли, промышленности и тарифов, которое привело к обнародованию новых тарифов на смену тарифному списку 1680 г. (благоприятному для нидерландцев), направленным на пресечение импорта нидерландских тканей, обработанной соли и сахара, и других продуктов. По крайней мере, в отношении соли эти меры нарушали условия Мюнстерского договора, содержавшего статью, по которой Испания сделала уступки в пользу зеландской солепромышленности. Генеральные Штаты в Гааге в отместку ввели запрет на импорт стекла, бумаги, полотна и шерстяных тканей, пока брюссельские меры не будут отменены. Эта растущая напряженность между севером и югом из-за тарифов затем стала составной частью, с 1700 г., более обширного конфликта из-за испанского наследства и будущего южных Нидерландов.

Для Соединенных Провинций было жизненно важным соблюдение условий Мюнстерского договора, особенно закрытие Шельды для морской торговли и сохранение юга в состоянии экономического подчинения. Отсюда следовало, что Республика была крайне заинтересована в сохранении испанского режима на юге, ибо Испанская корона была единственной стороной, обязанной в соответствии с договором следить за соблюдением его статей на юге. В то же время Республика проявляла сильный стратегический интерес в сохранении юга как буфера против Франции. Но это никоим образом не означало, что нидерландские регенты или купеческая элита стремились к военному сотрудничеству с испанским режимом в южных Нидерландах. В первую очередь, с точки зрения коренных интересов Республики в интерпретации де Витта было крайне важно избежать втягивания в систему долгосрочных военных обязательств, соперничества и территориальных амбиций, которые были вечной страстью королей.