Что это было? Отчего так громко колотится сердце? Почему в глазах до сих пор темнеет при одном воспоминании об этих странных радужках? И где же его хваленая сила? Где ненависть, которая едва не спалила его заживо? Что, в конце концов, это было?!

– Не понимаю… – прошептал он, устало прикрывая глаза.

Линнувиэль долго сидел на крыльце, постепенно приходя в себя и наслаждаясь теплыми солнечными лучами. Размышлял, пытаясь разобраться в случившемся и одновременно избавиться от неожиданной растерянности. Старался понять, что же в действительности сейчас произошло. Правда, ни до чего определенного так и не додумался, а единственное, что он сумел понять, так это то, что от Белика лучше держаться подальше. Молчать, когда хочется крепко выругаться, и делать вид, что полностью спокоен. Иначе в следующий раз его испепелят на месте. По крайней мере, именно это он успел прочесть в опасно полыхнувших глазах будущего владыки. Прочел и сразу поверил, что так и будет, ибо Таррэн не остановится ни перед чем, чтобы уберечь своего драгоценного грязнокровку.

Линнувиэль потерянно моргнул, ничего не понимая и безумно устав от бесконечных разочарований. Но едва на улице показались возвращающиеся в трактир сородичи, заставил себя снова встать, сделал невозмутимое лицо и, плотно сжав губы, с независимым видом отправился собирать вещи.

Надо было идти, несмотря ни на что. На душе было гадко, мерзко. Он ничего не понимал в себе и в том, что сегодня случилось, но этого смятения никто не должен был увидеть, даже единокровные родичи. Нельзя показывать недостойную перворожденного слабость. Эльфы слишком горды и непримиримы, чтобы раскрывать перед чужаками душу. И ни один из темных никогда и нигде не рискнет выставить напоказ собственные чувства. Только вот Линнувиэль все не мог понять, почему Таррэн поступает иначе.

– Вал? – тихонько позвал Тир, опускаясь на траву возле низкого ложа, на котором неподвижной колодой лежал его старый друг. Над ним грустно шелестел зеленый полог живого жилища, игривые солнечные лучики бросали густые тени на спокойное лицо, делая его суровым, аскетичным и каким-то… неживым. – Вал?

Ланниец даже не дрогнул. Он был невероятно бледен, заметно исхудал за эти дни, будто что-то невидимое жадно пило из тела все соки. Почти полностью обнажен, но до самого подбородка укрыт мягкой тканью, не позволявшей увидеть его страшные раны. Глаза Стража были плотно закрыты, рыжие волосы спутались в беспорядке, широкая грудь размеренно поднималась и опускалась, и только по этому признаку и можно было отличить его от мертвеца.

Юный эльф бережно приподнял простыню и до крови прикусил губу: вся правая половина тела Стража превратилась в обугленную головешку. На ней ни единого здорового кусочка кожи не осталось, хотя эльфы явно старались. Но тот проклятый огонь, от которого Вал защитил Мелиссу, его почти убил. Напрочь сжег его драгоценный амулет, без которого Вал нигде не появлялся. А у сердца и вовсе зияла глубокая, жуткая, едва-едва поджившая рана, в которой ритмично подрагивала невероятно тонкая и очень ранимая пленка исцеляющего заклятия.

– Вал! – горестно воскликнул юный эльф, с какой-то болезненной ясностью осознав, что друг до сих пор балансирует на грани жизни и смерти.

– Боюсь, он тебя не слышит, – тихо сказал владыка Тирриниэль, остановившись у входа в тесную комнатку. – Не волнуйся, это всего лишь наведенный сон, чтобы удержать его по эту сторону жизни. Сейчас даже малейшее напряжение может его убить. Не тревожь его, мальчик. Дай время.

У Тира от этих слов невольно дрогнули руки, а в горле поселился удушливый ком. Никогда прежде он не думал, что могучий друг может выглядеть таким слабым и беспомощным. Никогда не думал, что будет благодарен темным за то, что они все еще борются за его жизнь, хотя, кажется, тут уже сложно за что-то бороться.

Вал едва дышал! Но они все-таки пытались, что-то делали, удерживали его на грани и отчаянно боролись, хотя было предельно ясно, насколько сложно перворожденным справляться со своей неприязнью и как тяжело лечить такие страшные раны.

Тир уронил руки и, крепко зажмурившись, опустил голову. Нет, Вал не оправится так быстро, как они надеялись. Он слишком близко находился к магическому огню. Принял на себя весь удар, не стал уворачиваться и только этим сумел отвести угрозу от Милле. Это ради нее он рисковал, ради ее матери, которой поклялся, что убережет чудесную девочку. И уберег. Сам едва не погиб, а ее спас.

– Спасибо, – судорожно сглотнул Тир, не поднимая головы. – С этим что-нибудь можно сделать?

Владыка эльфов покачал головой.

– Все, что можно, мы уже сделали. Остается лишь ждать – если этого хватит, он выживет. Если же нет… мы ничего не изменим: смертные слишком хрупки.

– Вал сильный!

– Раз смог пережить такие раны… наверное, ты прав, мой мальчик. Но не питай иллюзий: он все еще на грани. И если у нас не получится, ничьей вины в этом не будет.

– Да, – горько усмехнулся Тир. – Как удобно… я дал тебе слово остаться, пока Вал не поправится, но не знал тогда, насколько он плох. Может статься, я и вовсе дал опрометчивое обещание, потому что, если он умрет, ты вправе требовать от меня поселиться здесь навсегда. Впрочем, вам это только на руку, правда? Мы ведь не обговаривали другие варианты.

Тирриниэль чуть вздрогнул, когда на него в упор взглянули полные боли глаза внука, но юноша снова отвел взгляд и не стал продолжать свою мысль. Да этого и не требовалось: кому, как не владыке, не знать, что достичь нужного результата можно разными способами? В том числе и через «случайную» смерть поразительно живучего смертного, которого юный маг не боялся называть другом. Говорит, что будет ждать до тех пор, пока он не выздоровеет. А если он останется здесь навсегда? Под слоем равнодушного дерна и холодной земли? Достаточно лишь слегка подтолкнуть его в нужную сторону, и мальчик окажется связан словом, потому что наивно счел себя настолько умным, чтобы навязывать свои условия тысячелетнему магу. Нет, за язык его никто не тянул, но, кажется, он лишь сейчас в полной мере осознал свою оплошность.

Осталось этим только воспользоваться.

– Мы поможем, как и обещали, – внезапно севшим голосом разорвал сгустившуюся тишину владыка. – Клянусь, для него будет сделано все, что возможно. Я лишь хотел сказать, что этого может быть недостаточно, Тир. Поверь, только это.

Юноша пристально взглянул на повелителя снова, но тот не отвел взгляд. Смотрел прямо и открыто, хотя за прошедшие века уже забыл, как это делается. Зачем, когда отлично срабатывал язык силы и принуждения? Но сейчас, рядом с нежданно обретенным наследником, он почему-то не смог сделать того, что собирался. Не сумел ударить. Не рискнул разбить его сердце и передумал поступать так, как того требовал долг.

Может, это стремительно подбирающаяся смерть так сказалась? Может, Тирриниэль слишком размяк, устав от бесконечного ожидания прихода Ледяной богини? Может, давно не спал и измучился бессонницей? Или просто в одночасье постарел на многие десятилетия? Быть может, наконец, тяжелая поступь веков отразилась на его истосковавшемся по свободе разуме, постепенно сломив былую железную волю?