Джордан тяжело вздыхает.

— Когда мне было тринадцать, моя мать однажды вышла из нашего трейлера. — Она завладела моим вниманием. — Уехала со своим дилером и отсутствовала целый месяц. Я была одна в том дерьмовом трейлере, выпрашивая еду у соседей и подбирая любую случайную работу в трейлерном парке, чтобы заработать достаточно денег для торгового автомата. Когда она вернулась, знаешь, какими были ее первые слова?

Я не отвечаю, в основном потому, что застрял, представляя ее девочкой, испуганной, голодной и одинокой, и мне это не нравится.

— Она посмотрела на меня и сказала: «Господи, ты все еще здесь?». — Джордан ставит локти на стол и опирается на скрещенные руки. — Я говорю тебе это, потому что понимаю, каково это — иметь испорченного родителя.

— Что ты сделала? — Обычно я не очень люблю слушать жалостливые истории людей. Мне никогда не нравились люди, которые играют роль жертвы. Но она говорит о своем прошлом не так, будто жалеет себя или ищет сочувствия. Она говорит все это очень буднично.

— Я убралась оттуда так рано, как только смогла. Оставалась у друзей, пока не исчерпала их гостеприимство и, наконец, оказалась в величайшем городе мира.

Джордан выпрямляется во весь рост и потягивает кофе.

— Уход — для меня не вариант.

— Ты не ладишь с отцом?

— Ладил, когда он впервые взял меня к себе.

— Взял тебя к себе? — выдыхает она. — Откуда?

— В основном приемные семьи. Моя мать покончила с собой, когда мне было шесть лет.

Она скользит рукой по столешнице ко мне, как будто хочет прикоснуться, но мои руки сжаты на коленях.

— Мне так жаль. Почему приемная семья?

— Имени Августа не было в свидетельстве о рождении. Государство пыталось выследить моего биологического отца в течение многих лет, пока я переезжал из дома в дом и в конечном итоге в детскую психиатрическую больницу.

— Что? — шепчет она.

— Они проверяли меня, чтобы попытаться выяснить, что со мной не так, почему я не разговаривал и почему у меня были эти эмоциональные вспышки. В конце концов, они нашли Августа, и он вел себя так, будто никогда не слышал о моей матери. Затем пришли результаты тестов, и стало понятно, что я одарен, у меня IQ гениального уровня… Он взял меня к себе и относился ко мне как к своему единственному и любимому сыну, что бесило близнецов. Они безжалостно дразнили меня. Август сказал им, что обменяет меня на них, и они окажутся в дурдоме вместо меня.

— Ну и мудак.

Она не ошибается.

— С тех пор они стали ко мне добрее.

— Уверена, что так оно и есть. У меня возникло чувство, что они обижены на тебя. Теперь я понимаю, почему. Август использовал тебя как инструмент дисциплины. — Она щурится. — Но это не объясняет, почему ты не можешь уйти. Ты больше не ребенок, которому нужен дом.

— Когда отец взял меня к себе, он занимался коммерческой недвижимостью. В тринадцать лет я начал проектировать здания и инфраструктуру для развлечения. Я не мог контролировать свой нрав, поэтому не ходил в традиционную школу. У меня были частные репетиторы, но я был умнее большинства из них. В пятнадцать лет я проектировал здания, и Август вложил в меня деньги и основал «Норт Индастриз».

— Значит, ты чувствуешь себя в долгу перед ним?

— Не только перед ним. У нас работает более тридцати пяти тысяч человек по всему миру.

— Срань господня, — шепчет она.

Я киваю.

— Теперь ты понимаешь.

— Да.

— Хорошо. Мы закончили? Мне нужно в офис. — Я встаю и беру свой ноутбук.

— В офис? Сегодня же воскресенье.

— Я работаю каждый день недели.

— Почему?

Что за странный вопрос.

— А почему нет?

Она вздыхает.

— О, ну, не знаю, может взять день, чтобы подзарядиться? Отдохнуть? Повеселиться немного?

Я чувствую, что хмурюсь.

— Мне ничего этого не нужно.

— Всем требуется отдых! — Ее серые глаза искрятся чем-то озорным. — Дай мне сегодня показать тебе.

Я уже качаю головой.

— Я не могу.

— Во второй половине дня?

— Нет.

Она задумчиво жует нижнюю губу, и ее лицо снова загорается.

— Тогда сегодня вечером. — Что бы она ни увидела в моем лице, это заставляет ее нахмуриться. — Да ладно, ты не можешь взять отгул на один вечер?

— Я могу быть дома в шесть.

— Четыре.

— В пять тридцать.

Она протягивает руку.

— Сойдемся на пяти?

Черт, она такая милая. Я никогда не видел, чтобы человек был так взволнован из-за такой малости. И, черт возьми, если это не заставляет меня почувствовать себя немного легче. Я пожимаю ей руку.

— Договорились.

— Ура! — Она огибает остров и бросается на меня. Крепко обнимает меня за талию, прижавшись щекой к моей груди. — Ты не пожалеешь об этом.

Я обнимаю ее в ответ и прижимаюсь носом к ее волосам. Она всегда так хорошо пахнет.

— Уверен в этом.

Джордан откидывает голову назад и прижимается губами к моим губам. Это ощущение посылает волну тепла вниз по моей спине, собираясь между ног.

— Мне нужно идти, — говорю я, а затем наклоняю голову для глубокого поцелуя.

На вкус она как кофе и зубная паста, сочетание, которое я бы не счел заманчивым, но на губах Джордан ощущается как рай.

Ее руки скользят по моей спине и вниз, хватая меня за задницу.

— Могу я соблазнить тебя остаться?

Прижимаю ее спиной к острову и снова целую. Посасываю ее язык, сжимаю ее губу зубами и рычу, когда женщина тает рядом со мной. Еще один долгий, глубокий поцелуй, и я хватаю ее за волосы, чтобы разомкнуть наши губы.

— Но мы договорились на пять часов.

Она разочарованно фыркает.

— Отлично. В пять. А теперь иди, пока я не сорвала с тебя одежду и не набросилась.

Я отступаю и поправляю брюки.

— Прибереги это на вечер.

— Нет. — Подпрыгивая, она обходит остров к своему кофе. — У меня другие планы на сегодняшний вечер.

Не могу поверить в то, что чувствую, но мне трудно уйти. Так вот какими должны быть воскресенья? Секс на кухне, за которым следует день… чего? Даже когда я нахожусь в хижине, у меня есть список вещей, которые нужно сделать — вода, дрова, еда. А когда у меня заканчиваются дела, я делаю приманки, охочусь, делаю ловушки для рыбы. Редко бывает период простоя.

Не знаю, что задумала Джордан, но она меня заинтриговала.

Я вхожу в свою парадную дверь ровно в пять часов. Первое, что замечаю — все огни выключены. Второе —