С того гульбища наверх вела еще одна лестница, закругленная, которая вывела Марию и четверых мужчин на другую площадку, откуда они вошли в красный с белыми колоннами дворец; миновали несколько комнат, пока не оказались в застеленной пушистыми коврами и заваленной атласными подушками горнице.

Тут же пред гостями вскочили и поклонились в пояс несколько великовозрастных теток, а три девчонки лет десяти-пятнадцати на вид, в шелковых рубашках и парчовых сарафанах, кинулись к царю:

– Леша, Алексей!

– Танюша! Ира! – по очереди покружил девочек царственный паренек, а саму Марию отец в это время крепко взял за плечо.

– Ничего не бойся, доченька! – шепнул он. – Все будет хорошо!

– А я вам, кстати, подружку привел! – внезапно повернулся к Марии юный государь. – Няньки одни и те же небось надоели? Теперь хоть получится с кем поболтать…

Он приблизился к боярышне, опять взял ее за пальцы. Постоял, терзаемый какими-то внутренними муками. Наконец, глядя в глаза, пообещал:

– Скоро увидимся… – и вышел в распахнутые двери.

Бояре Морозов и Милославский, князь Долгорукий шагнули следом, и покрытые глянцевым лаком тяжелые резные створки медленно сомкнулись.

Мария поняла, что оказалась взаперти. Однако радоваться сему или пугаться, она еще не знала…

* * *

Вести по дворцу разносятся быстро. Еще до обеда холопки стали о чем-то шептаться, искоса поглядывая на Евфимию.

Девушка прислушалась…

– Царь-то, ты представляешь, другую невесту себе сегодня нашел! – достаточно громко шепнула одна служанка другой, и у избранницы от такой вести даже в голове загудело и замелькали перед глазами яркие радужные искорки.

Евфимия кинулась через коридор к отцу – тот, бледный как полотно, торопливо одевался, застегивая пояс с двумя ножами и сумкой поверх ферязи.

– Папа, ты уже слышал?

– Не беспокойся, доченька, я скоро вернусь! – Боярин Федор Родионович, тяжело ступая, прошел по коридору, скрылся за дверью.

Евфимия осталась внутри, уперевшись лбом в толстую и холодную резную створку. Ведь царскую избранницу берегли, ее холили и лелеяли, ее стерегли, таили от опасности! Посему выйти наружу, узнать, посмотреть, спросить она никак не могла. Ее уделом оставалось только стоять под дверью и молиться, надеясь, что дурной слух окажется всего лишь ошибкой.

Откуда, как у царя Алексея Михайловича может взяться еще одна невеста, коли государь выбрал Евфимию?! Выбрал сам, прилюдно, своею рукой вывел и сам же ленточкой заветной одарил!

Евфимия отвела руку назад, пощупала косу, в которой один над другим красовалось сразу два бантика, и покачала головой:

– Да нет, как же? Не может такого быть!

Но душа тревожилась и болела, и девушка, тиская руки, крутилась в коридоре, металась от стенки к стене в нетерпеливом ожидании батюшки.

Боярина Всеволожского не было, казалось, целую вечность. И вернулся он еще бледнее, нежели выходил.

– Что, батюшка, что?! – тут же кинулась к нему Евфимия.

– Сказывают… – вцепился правой рукой в бороду Федор Родионович. – Сказывают, увидел царь девку какую-то в церкви. Схватил, бают, за руку, да к сестрам своим на женскую половину увел.

– И что теперь будет? – мгновенно охрипла Евфимия. – А как же я? Что станется со мной?

Боярин крякнул, двинулся вперед, отстранив дочку, свернул в свою горницу и громко захлопнул дверь.

* * *

В это самое время в царских покоях на самом верху Теремного дворца кипел горячий спор.

– Что же ты делаешь, Алексей?! Что ты творишь? – схватившись за голову, отчитывал стоящего у окна царя всея Руси боярин Морозов. – Ты хоть на миг задумался, когда девицу ни в чем не повинную за руку схватил и за собою поволок? Ты понимаешь, что женщина, оказавшаяся наедине с чужим мужчиной, на всю жизнь остается покрыта позором? Тем паче схваченная со столь неприкрытыми намерениями!

– Я государь или не государь, дядька?! – повернулся к Борису Ивановичу юный правитель. – Разве я не могу делать все, что пожелаю?!

– Мой мальчик, – опустив руки, подошел к нему воспитатель. – Царь имеет право токмо на то, что позволяют ему его подданные! И токмо до тех пор, пока подданные веруют в него и сомнений в его чести и справедливости не испытывают! Коли ты желаешь, чтобы бояре и стрельцы по твоей воле на смерть в походы дальние шли, чтобы черный люд тягло безропотно платил, чтобы Дума и Земский собор указы твои утверждали, а не оспаривали, ты должен быть безупречен! Ты должен быть первым среди князей, первым среди святителей, первым среди работников! Вдвое честнее любого, вдвое справедливее! Али забыл, как Дума и Земский собор волю отца твоего ни во что ни ставили и вопреки желаниям его сами все решали?! Ты помазанник Божий, отец народа и опора православия! В сем никто и никогда не должен сомневаться! Отдаваясь в твою власть, на твой суд и твою волю, ни один смертный не должен бояться несправедливости! А ты что творишь?! – повысил голос дядька. – По капризу пустому девку хватаешь, о бесчестье для нее даже не задумавшись! У тебя до обручения всего три дня осталось, невеста что теперь думать должна? Что с ней теперь станется? С ее судьбой, ее честью? Она поверила твоему слову! Она отдалась в твое владение! Ты о ней подумал?!

– Это не каприз, – ответил Алексей Михайлович. – Я как Марию увидел, дядька, у меня внутри все словно перевернулось! У меня сердце замерло, у меня душа запела. У меня в глазах померкло, и, окромя нее, я ничего округ не видел более.

– И ты поэтому ее схватил и уволок, ровно волк невинного агнца?

– Я не могу без нее дядька, – сглотнул восемнадцатилетний паренек. Перевел дыхание и резко признался: – Я люблю ее! Люблю!

– Проклятущая любовь! – зло оскалился боярин Морозов. – Я же предупреждал тебя, Алексей, я же говорил! Любовь, это самое страшное наваждение, из-за которого самые лучшие и мудрые из мужчин превращаются в безумцев. Ты хочешь, чтобы тебя свергли?!

– Не говори ерунды Борис Иванович! Когда это народ из-за любви восставал?

– Князь Долгорукий! Боярин Милославский! – тут же напомнил воспитатель. – У них у всех есть родичи, да и друзей в достатке. Полагаешь, они бы не вступились за честь схваченной тобой Марии? Мыслишь, их порыв не встретил бы сочувствия? Да если бы я вовремя не придумал, как без позора все случившееся погасить, Алексей, бунт уже начался бы! Ты всего час как влюбился, а держава уже токмо чудом по грани новой смуты пройти успела! И это только начало! Ты властитель величайшей державы ойкумены, Алексей. Твой разум должен быть спокойным, а поступки обдуманными и правильными. Ты не имеешь права на любовь, ты не имеешь права на безумие! Ты обязан заботиться о благе державы!

Юный правитель только рассмеялся:

– Хватит пугать меня, дядька! Я не ведаю, что за страшная беда случилась в твоей жизни и отчего ты так возненавидел сие прекрасное чувство… Но любовь – это не трагедия! Это чудесный живой цветок, каковой внезапно распускается в твоей душе. При одной мысли о Марии мне сразу легче дышать, мне хочется улыбаться, петь, делать подарки, просто обнимать всех вокруг. Любовь делает меня счастливым, Борис Иванович! И теперь я начинаю понимать, отчего ей посвящают столько стихов и баллад, сказок и легенд. Почему она возвышает всех людей, от царей до пастухов!