Почти одновременно с этими его словами до нас докатился зычный голос привратника, возвестивший, что прибыл Ламилимал Аха Авидива, бессмертный и мудрейший шах Преты, владыка Аммуры, покоритель Ивлеи, отец Арамы и Марвы, хозяин…

Титулы низались и низались на нить имени, переплетаясь один с другим, отражаясь от высокого свода и наваливаясь всей тяжестью на плечи присутствующих. Уже к середине представления я поняла, что не помню, как, собственно, зовут шаха. А почти одновременно с этим, когда голос привратника и не думал утихать, в арку напротив нас стремительно вошел молодой мужчина, почти юноша.

Был шах Преты невысок ростом, тонок и изящен, что подчеркивал золоченый долгополый кафтан с разрезами на боках и узкими рукавами, а также плотно облегающие ноги темно-зеленые с золотом штаны. В такт шагам шаха мягко позвякивали небольшими серебряными бубенцами сапожки с широкими голенищами. С этим образом плохо вязалась пара кривых мечей, притороченных к поясу, но я почему-то не усомнилась в умении мужчины ими пользоваться.

А еще шах Преты был красив. Настолько красив, насколько красивы бывают статуи, созданные гениальными скульпторами, но никак не живые люди. Безупречный овал лица, идеальные черты — ни единого изъяна. Собранные в три косы прямые иссиня-черные волосы оттеняли это великолепие и позволяли глазу отдохнуть от блеска драгоценностей. Наверное, он казался бы пугающим со столь противоречивой наружностью и невозможно совершенным лицом, но спасали глаза — яркие, черные, буквально сияющие жаждой жизни и любопытством.

Первым делом гость с любопытством оглядел меня, но явно не впечатлился и быстро утратил интерес. Чему мне оставалось только порадоваться: об обычаях Преты я была наслышана, и меньше всего мне бы хотелось привлечь внимание этого мужчины.

Пока поднявшийся с кресла Ив раскланивался и многословно здоровался с гостем, в зале собралась пышная свита, приотставшая от шустрого владыки. Несколько благообразных старцев, заметно запыхавшихся, но старающихся не подать вида. Несколько юношей-слуг, почти мальчишек, одетых в цветастые безразмерные штаны и короткие кожаные жилеты. Четверка хмурых здоровяков с бритыми черепами, очевидно являвшая собой личную охрану шаха; все четверо были фирами немалой силы. И еще полтора десятка мужчин разного возраста и солидности, чьей роли я не поняла.

Шах говорил бойко, уверенно, но из-за акцента и быстроты речи я понимала с пятого на десятое. Зато Ив, похоже, такой проблемы не имел, беседовал с претцем весьма уверенно. Сложилось впечатление, что они видятся далеко не в первый раз и неплохо ладят.

Первый гость устроился в кресле по правую руку от регента, а на полу подле его ног уселся на колени один из мальчишек. Взяв кубок с вином, шах протянул его своему слуге, и тот молча пригубил напиток, чтобы потом с поклоном вернуть чашу хозяину.

Очень хотелось спросить Ива, что это значит, но тут привратник объявил следующего гостя.

Девушка с грозным именем Гроттерия ван Хам, дочь владыки Ладики, своему имени не соответствовала совершенно. Она была совсем не грозная, скорее забавная, и походила на встрепанного раздраженного воробья. Зачем-то коротко обрезанные, темно-рыжие волосы воинственно топорщились, даже одежда (к слову, откровенно мужская — узкие сапоги, штаны, короткая туника до середины бедра) пребывала в неуловимом легком беспорядке, а на бедрах Гроттерии были пристегнуты длинные, в локоть, кинжалы — еще не мечи, но вполне серьезное оружие.

А если отбросить все это, то она мне даже понравилась: Искра на эту девушку не отреагировала, но чувствовалось, что человек она… хороший, правильный. Гроттерия казалась грубоватой, но искренней.

С ней Ив поздоровался гораздо сдержанней и нейтральней и усадил рядом со мной, что устроило, кажется, всех.

Девушка поглядывала на меня настороженно, но в целом приязненно, с едва скрываемым любопытством.

Потом я имела возможность впервые в жизни взглянуть на островитянина, и зрелище это меня не вдохновило: Драм, брат короля Дарки, оказался ярко-рыжим, косматым, дочерна загоревшим здоровяком с крайне гадкой ухмылкой, заставившей меня вспомнить Халу Пустую Клетку. Правда, этот Драм явно не играл, он просто был… дикарем.

Ива он с хлопком ухватил за протянутую для рукопожатия — принятый на островах обычай — ладонь и, кажется, крепко, со всей силы сжал. Железный регент сохранил совершенно невозмутимое лицо и, похоже, ответил тем же, потому что выражение лица Драма стало несколько растерянным. Но потом островитянин сориентировался, громко захохотал, от души хлопнул Ива по плечу свободной рукой и что-то сказал на родном языке. Судя по тону, одобрительное. Мужчины перебросились несколькими фразами, и Драм с размаху плюхнулся в кресло по правую руку от Гроттерии, на что девушка ответила несчастной гримасой и бросила недовольный взгляд на Ива.

Причину ее недовольства я поняла достаточно быстро: островитянин не пожелал скучать молча, споро подсунутый кубок вина занял его ненадолго, и мужчина попытался втянуть соседку в разговор. Судя по все той же ухмылке и пылающему на щеках лакки румянцу — не то гневному, не то смущенному, — ничего хорошего островитянин ей не говорил. Некоторое время Гроттерия через губу цедила короткие односложные ответы, а потом ответила что-то более связное, сверкнув на мужчину взглядом. Драм на несколько мгновений замер от удивления, а после звучно расхохотался, хлопнув себя ладонями по коленям.

Наблюдая за перепалкой этих двоих и за оживленной беседой Ива с претским шахом, я вдруг поняла, что мне уже почти не страшно. Высокие титулованные гости оказались хоть и своеобразными, но в общем понятными, обыкновенными людьми, и их положение в обществе, их род не играли здесь никакой роли. То есть умом я понимала, что это выглядит так сейчас, потому что разговаривают они на равных, делая вид, что никого больше не существует, а за пределами этого зала они окажутся совсем другими. Но здесь и сейчас мне заметно полегчало.

И хорошо, что Стьёль, принц альмирский, явился последним. Если бы я увидела его первым, боюсь, успокоиться сумела бы нескоро. А так — просто вздрогнула и инстинктивно вжалась в подлокотник кресла, пытаясь найти защиты у Железного регента. Но быстро опомнилась и взяла себя в руки.

Я слышала, что старший принц Альмиры оказался изувечен на охоте, но одно дело — слышать, а другое — видеть воочию. Следы медвежьих когтей пересекали лоб, правую глазницу, закрытую черной повязкой, щеку и заканчивались на шее. Когтями же, похоже, мужчине отсекло мочку правого уха, а шея и вовсе представляла собой сплошной шрам. Белый, затянувшийся, но зрелище все равно было жуткое. Пристальный холодный взгляд мужчины вымораживал, проникая в самую душу, и под этим его взглядом я ощущала себя бабочкой, наколотой на иголку. Да и наряд полностью соответствовал остальному впечатлению: принц был затянут во все черное, что в сочетании с белыми — кажется, седыми — волосами и бледной кожей производило отталкивающее впечатление.

Когда Стьёль, скользнув по мне и остальным взглядом, подошел к Иву, я сумела перевести дух и даже задуматься, почему альмирец произвел на меня такое давящее впечатление. Судя по всему, он сильный дан; может быть, читающий в душах, как Хала? Увы, мне не хватало умений понять это точно, но то, что я увидела в нем, очень подходило к имени, похожему на дуновение ветра с гор: мужчина напоминал глыбу льда. Было ли это маской или составляло его суть — определить я не бралась.