таким парнем, а уж если эта информация попадет в СМИ…

Быстро скидываю с себя вещи и складываю их на стул. Иду к двери, возле которой оборачиваюсь, и бросаю на дикаря последний взгляд.

Я бы с удовольствием проспала в его объятиях до самого утра, но если останусь, то папа поднимет здесь каждого жителя, а уж, что с ним сделает, даже представить страшно.

Еле слышно выхожу из комнаты и прикрываю за собой дверь. Тут же ежусь от холода, который пробирает до костей. Пиджак не помогает совсем.

С гнетущим чувством спускаюсь вниз и тут же вижу машину около подъезда. Этого хватает, чтобы каждый нерв натянулся до предела. Стук каблуков об асфальт так сильно бьет по вискам, что перед тем, как сесть в автомобиль, я несколько раз вдыхаю и выдыхаю.

— Я думал, у меня разумная дочь. — Сразу же бросает он с соседнего места.

На заднем сиденье становится тесно, хотя между мной и отцом приличное расстояние. Не смотрю на него. Сжимаю сумку с такой силой, что пальцы начинают неметь.

— Не пойму, что тебе не нравится в твоей жизни, Света. — Его спокойный тон добивает, но я молчу, пока внутри злость борется со страхом, чтобы не выдать жуткий коктейль эмоций. — Карта полна денег. Дома настолько комфортные условия, что можно сравнить их с раем. Образование, хобби, друзья, шмотки, вечеринки, драгоценности — все, что пожелаешь. Что тебе еще нужно?

Прикрываю глаза, пялясь на затылок водителя. Мне нельзя сейчас срываться. Я хочу все обдумать. Впервые подойти к разговору с родителями без криков. Только отец не унимается. Он продолжает наседать на меня с вопросами и претензиями, пока машина мчится по ночному городу.

— Зачем тебе этот нищеброд, дочка?

— Не называй его так.

Все-таки Владимир Эдуардович прошибает тонкую стенку моего самообладания. Сжимаю сумку до скрипа и шумно дышу. Ненавижу их. Я ведь правда их ненавижу…

— Не стоит обижаться на факты, Света. Этот парень ничего не сможет тебе дать. Репутация у него скверная, приводы в полицию, драки, агрессия. Стоит напомнить, что он уже пару раз разбил нос Сашке Орлову?

— Пап…

— Послушай, милая, — чувствую, что папа повернулся ко мне и пристально смотрел, но я не хотела видеть его глаз, потому что там безразличие, он гнет свою линию, чтобы получить выгоду для себя, — я понимаю, что в последнее время наши отношения в семье накалились. Побунтовала. Показала характер. Да, черт с ним! Но сейчас самое время поставить точку на общении с малолетним преступником.

— Он не преступник. Если и разбил кому-то нос, то за дело.

Холодно произношу, но чувствую, что хватит меня ненадолго.

— Я привык называть все своими именами, давать четкие определения действиям человека, и поверь, тот, кто нарушает закон, является преступником.

— Тогда, — фыркаю, поворачивая голову к отцу, — и ты преступник, папочка. Я знаю, как вы проворачиваете дела, и не всегда получается следовать букве закона.

Отец тяжело вздыхает и улыбается. Его смешат мои слова и ситуация…

Снова липкий страх прокрадывается в душу, чтобы его не выдать отворачиваюсь к окну и смотрю на мелькающие дома, витрины магазинов, деревья и другие машины.

— Спишу это на юношеский максимализм. — Произносит отец, а я снова фыркаю. — Сегодня я сделал тебе очередную поблажку, дочка, но в следующий раз, а я очень надеюсь на то, что он не повторится, меры будут другие.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Что ты хочешь сказать?

Задала вопрос, но ответ знала. Все органы обожгло пониманием. Хотелось закричать во всю глотку, что он не имеет права, только…

— Ты больше не будешь общаться с этим парнем. Никогда, Света. Иначе, — отец шумно вдыхает, пока я часто моргаю, глядя через пелену на тонированное стекло, — я помогу ему попасть в камеру.

— Какой же ты…

Подбородок подрагивает, и я осекаюсь, проглатывая тугой комок слез, которые выступили на глазах.

— Адекватный. На данный момент ты поддаешься эмоциям, Света, но когда они пройдут, ты скажешь мне спасибо.

— Такого никогда не будет. — Еле шепчу, но папа усмехается.

— Так будет лучше для всех. — Уже веселее произносит Владимир Эдуардович, которого я больше не хочу называть отцом.

Разве родной папа будет так поступать со своим ребенком?!

— Я был не против твоих ночевок у Орлова. Он перспективный парень и…

Дальше я его не слушаю, потому что машина останавливается, быстро дергаю за ручку и лечу в подъезд. Не хочу его видеть! Не хочу слышать то, что он говорит! Даже в квартиру влетаю со скоростью гепарда. Когда оказываюсь в своей комнате, поворачиваю защелку и сплываю по двери на пол. Воздуха не хватает. Зажимаю рот рукой и реву.

Успокоиться не могу, пока силы не покидают. Просто сижу и смотрю в одну точку.

Я не успокоюсь. Нет.

Только я почувствовала себя комфортно и хорошо, как меня тут же вернули в ад. Я не хотела тут быть и играть по правилам родителей. Это их жизнь. Без чувств. Пресная и насквозь фальшивая. Как дружба Орлова. Как их действия по отношению к Марусе.

Уснуть не могу, и как только часы показывают шесть утра. Я привожу себя в порядок.

Мысли лихорадочно крутятся около дикаря. Я не хочу, чтобы он подумал, что я сбежала. Глупо, но верю, что он будет рад еще одной встрече. Даже телефон оставляю в комнате, чтобы папа вновь не отследил мой маршрут, выхожу в коридор и замираю.

— Так рвешься на учебу? — Владимир Эдуардович наклоняет голову и буровит меня взглядом. — Я ясно выразился. Надеюсь, мы друг друга поняли. Водитель уже здесь. И Света, — он потирает переносицу, пока я давлюсь горьким разочарованием, — телефон возьми. Отныне этот мальчик у тебя под запретом.

Сказать, что меня накрыло отчаянием, ничего не сказать. Словно сомнамбула бреду к автомобилю и пытаюсь понять, как мне дальше быть. Я очень хотела его увидеть. Очень…

Только, как теперь?

Верчу в руках телефон и жду прибытия к университету. Народ уже толпится около входа, но мне не хочется посещать лекции, поэтому не тороплюсь и медленно иду к зданию. Только когда вижу знакомую рыжую шевелюру, серое вещество активизируется.

— Ир? — Не отзывается. — Ира-а-а? — Игнорирует меня, и приходится чуть ли не бежать следом. — Штольман? — Дергаю ее за плечо, заставляя остановиться.

— Чего тебе? — Бурчит недовольно и хмурится, складывая руки на груди.

— Может, прекратишь дуться и поговоришь со мной? — Ломаю пальцы, стараясь не выдавать свою нервозность, но получается плохо, и она это видит.

— Еще что-то?

Черт! Как же произнести эти слова?! Внутри все ломается.

— Нет так нет. — Она разворачивается. чтобы