— Как же не знать человека, который воровской общак чуханул! Спокойно… Не дергаться. Поверь мне, с полуметра я не промахиваюсь! — предупредил Сержант.

Шатун откинулся назад:

— Чего ты хочешь?

— Вот так оно лучше. Мне нужен такой расторопный малый, как ты. На данном жизненном отрезке у нас с тобой общие цели. Ты должен убрать Варяга, чтобы он не уделал тебя, а я хочу убрать его потому, что у меня с ним свои личные счеты. Надеюсь, ты не возражаешь? — Шатун молчал. — Вот и отлично, — бодрым голосом подытожил Сержант.

— Послушай, чмырь, — процедил сквозь зубы Шатун, — ты меня за овцу, что ли, держишь? У меня своя волна, у тебя своя. Давай разойдемся по-хорошему.

— Теперь нам с тобой долго топать вместе. Если захочешь сделать ноги, предупреждаю тебя, замочу сразу, как только почувствую неладное! У меня на жизнь имеются серьезные планы, и я не намерен рисковать из-за твоей дурости. Геморрой мне не нужен! А потом, куда тебе дергаться без «капусты»? Чего ты на меня так смотришь? — Степан достал из кармана замок и бросил его на колени Шатуну: — Узнаешь?

— Так ты… — выдохнул Егор.

— Вот именно, — перебил Сержант, — это замок от того сарая, в котором ты затихарил деньги. Я их перепрятал, теперь они у меня. И на будущее советую прятать деньги в более надежном месте. Будешь хорошим мальчиком, стану выдавать тебе понемногу на поддержание штанов. А если будешь дергаться, о башлях забудь!

— Давно ты за мной следишь? — убитым голосом спросил Даничев.

— Три дня… С того самого времени, как ты свалил с тюками из поезда. Не будешь качать права, получишь все остальное. У меня денег хватает. — Усмехнувшись, он добавил: — В последнее время я не покупаю вещей, которые переживут меня. Ну, чего ты стоишь? Трогай! Дел невпроворот.

Лучшее место для размышлений — это, конечно же, берег широкой и спокойной реки. Например, такой, как Волга. Устроился себе удобно на стволе какого-нибудь дерева, прибитого к мысочку, и можешь спокойно погрузиться в раздумья.

Михаил подобрал с земли плоский камушек и швырнул его в воду. Галька скользнула по поверхности несколько раз и утонула метрах в двадцати от берега. Баловаться более не хотелось. Приятное занятие — сидеть у воды и ничего не делать, мысли от подобного созерцания причесываются сами собой.

Чертанов посидел на берегу немногим более часа, но такое впечатление, будто пробыл здесь уже целую вечность. Во всяком случае, передумать успел многое.

На косогоре, метрах в двухстах от берега, среди вековых кленов возвышался монастырь. Каких-то лет пять назад на этом месте виднелись полуразрушенные монастырские стены и собор без купола. А сейчас, отстроенный заново, монастырь выглядел величаво, как средневековая цитадель.

В монастыре было около сотни монахов. Время между молитвами они заполняли работой по восстановлению монастыря. Да и по монастырскому хозяйству забот хватало. Повсюду нужна была крепкая хозяйская рука.

Михаил увидел, что от ворот монастыря к берегу идет высокий худощавый монах. Ветер немилосердно трепал полы его рясы, но он, казалось, не замечал этого.

Чертанов поднялся только тогда, когда монах подошел вплотную. Протянув руку, сдержанно поздоровался:

— Ну, здравствуй, Святой… Или как теперь тебя называть, отец Герасим?

Умные темно-карие глаза смотрели строго и прямо. Ни уныния в них, ни радости, абсолютное спокойствие. Впрочем, монаху и не подобает быть другим. Но самое удивительное, что в затворнике, которого Михаил сейчас видел перед собой, ничего не осталось от того прежнего Святого, каким Чертанов еще не так давно знал в богатой на события мирской жизни. В такое перерождение трудно было бы поверить, если бы Михаил сам не стал его свидетелем.

Судьба, одним словом! Вот как она человеком помыкает.

— А как тебе угодно, — спокойно ответил Герасим.

Михаил невольно улыбнулся, оказывается, он стал еще и сговорчивым.

— Я тебя уже давно жду, — вздохнул Чертанов. Не упрек, а всего лишь констатация факта.

— Сразу не мог, — все тем же ровным тоном ответил Святой. — Молился я. Не мог же я прервать разговор с богом на полуслове.

Сказано было сильно, не возразишь.

— Тоже верно, — сдержанно согласился Михаил, узнавая в этом строгом монахе своего прежнего приятеля.

Окончательно поверить в то, что перед ним монах, а не его прежний приятель, мешали сильные широкие ладони, на которых были выколоты перстни. Как бы устыдившись его взгляда, Святой попытался спрятать наколки, сцепив пальцы в замок. Но Чертанов разглядел крохотную летящую птичку, что означало: «Привет ворам». А наколочку-то выводить не пожелал! Даже через плотную рясу монаха проглядывала могучая фактура Святого.

— Все-таки не могу понять, как тебя сюда занесло? — не скрыл удивления Михаил.

— Грешил много, надо же когда-нибудь замаливать, — просто ответил Герасим.

— Грешников много, но не каждый уходит в монастырь.

— Тоже верно, — легко согласился Святой. — Доля у меня такая. Бог позвал. А потом, мы ведь и за грешников молимся.

— Ты, часом, здесь не за смотрящего? — серьезно спросил Чертанов.

Герасим внимательно посмотрел на товарища, как бы размышляя, стоит ли отвечать? Губы его слегка дрогнули в едва заметной усмешке — решение было принято. Он давал понять, что сумел оценить юмор, вот только от всего мирского теперь отстоит очень далеко.

— Нет, не за смотрящего, — так же серьезно ответил Герасим. — Игуменом у нас отец Серафим. — Подумав о чем-то своем, добавил: — Блаженнейший старик. На таких, как он, и зиждется православная вера.

— А ты как же?

— А что я? — удивленно переспросил Святой. — Мне до него ой как далеко. Настолько далеко, что таким, как он, мне не стать! — спокойно признал он. — Я всего лишь несчастный грешник, он же — благочестивый старец. Много за ним богоугодных дел. Он этот храм по камушку собирал.

— А в Печорский монастырь ты больше не вернешься?

— Я нужен здесь, — без выражения отозвался Святой. — Как узнал, что монастырь будет восстанавливаться, так сюда и попросился. Начинать всегда интересно. А потом, не мог я уже там быть… Горько мне стало после смерти игумена Гурьяна, — признался Герасим. — Сколько раз давал себе слово не привязываться к людям, уж слишком тяжко становится, когда они уходят. И всякий раз нарушал. Привязываюсь, — добавил он почти в отчаянии.

— Его ведь убил Костыль?

— Он самый. Убийца он и кощун, святую иконку из монастыря забрал. — Помолчав, Герасим добавил с едва различимым удовольствием: — Больше он никого не убьет, да и иконка теперь на своем месте находится.

— Понятно, — не пожелал вдаваться в подробности Чертанов. — И как тебе здесь?