Женщина Быстрицкому попалась, что называется, роковая: вытянула у него вместе с деньгами все жилы и разум, и Иван Николаевич совершил законопротивный проступок, похитив казенные деньги из губернаторской канцелярии. Началось следствие, кража открылась, и Быстрицкий был предан суду, вердиктом которого был лишен всех прав состояния и отправлен в Сибирь. Женщина тотчас отвернулась от него, и он в отчаянии наложил на себя руки, то есть повесился прямо на этапе в Сибирь. Его спас какой-то каторжанин-хохол. Ежели б не он, то к настоящему времени Иван Николаевич давно кормил бы могильных червей в какой-нибудь придорожной могиле.

Отбыв начертанный судом срок, Быстрицкий вернулся в Казань, где давно уже стал никому не нужен: ни бывшей жене, которая через Сенатскую комиссию добилась развода, ни детям, попросту предавшим родного отца. Что оставалось делать? Куда деваться? И Быстрицкий стал попивать, и причем весьма прилично. Вот и опустился до самого дна…

Всеволод взял его на заметку, и когда ему понадобилось «инспектирующее лицо» для «дела Скалона», он пригласил бывшего чиновника по особым поручениям. Тот с отведенной ему ролью справился отменно. Надо полагать, у Быстрицкого тоже имелись актерские способности, иначе ему не удалось бы так достоверно провести «распеканцию» служащих всех рангов в небезызвестном Волжско-Камском коммерческом банке. А возможно, он играл самого себя, был лицом значительным, служил при губернаторе Боратынском и не подвергся человеческой напасти, зовущейся любовью.

Несколько раз Долгоруков приглашал Быстрицкого в свои очередные аферы и махинации на вторые роли, опять-таки чиновницкие, а теперь нашел его с целью сыграть роль немца-бенефициара Фердинанда фон Геккерна – одну из главных ролей на заключительном этапе аферы.

– Вы должны будете изъясняться с немецким акцентом, – сказал ему Всеволод Аркадьевич. – Это у вас получится?

– А потшему найн? – улыбнулся Быстрицкий. – Я же ест германский поттаный. И мне просто полошен изъяснятца с немецким акцент!

– Хорошо, – рассмеялся Сева. – То, что нужно!

– А что еще я должен буду делать, кроме того, что коверкать русские слова на немецкий лад? – резонно спросил бывший чиновник.

Долгоруков снова усмехнулся:

– Да так, самую малость. Вы, как представитель известной немецкой фирмы, должны будете получить в Волжско-Камском банке, который вы когда-то инспектировали – помните? – Быстрицкий кивнул, – два миллиона российских рублей…

– Всего-то? – ничуть не смутившись названной суммой, спросил Иван Николаевич.

– Да, всего-то.

– А мне их дадут?

– Дадут, и при этом еще будут подобострастно вам улыбаться.

– Ну, мне этого не нужно, – сказал Быстрицкий.

– Это нужно нам, – пояснил Сева.

– За такие деньги я сам кому угодно улыбнусь. А как я буду получать деньги? – спросил Иван Николаевич.

– Как бенефициар, по аккредитиву.

– Такого в наше время не было, – заметил бывший чиновник. – Это как?

– Некто Самуил Янкелевич Гольденмахер, учредитель и владелец торгово-закупочной фирмы «Гольденмахер и компания», оформит на вас аккредитив, то есть документ, принимающийся банком к оплате в пользу бенефициара, и вы получите деньги. Аккредитив будет самым что ни на есть настоящим. В отличие от ваших документов на имя Фердинанда фон Геккерна, откровенной, надо признаться, «липы». Вот они, кстати… Держите. – И Долгоруков передал ему несколько бумажек с гербами.

Но тот даже не взглянул на них и спросил:

– А когда я получу этот аккредитив?

– На днях, – заверил его Сева. – Его передаст вам Алексей Васильевич…

– Огонь-Догановский? – спросил бывший чиновник. Иван Николаевич очень симпатизировал орловскому помещику и первому карточному плуту. В силу их одинакового возраста, наверно…

– Он самый, – с улыбкой подтвердил Всеволод Аркадьевич. – Ведь именно он и есть Самуил Янкелевич Гольденмахер, основатель и директор этой самой торгово-закупочной фирмы «Гольденмахер и компания».

– Вот как! – удивленно произнес Быстрицкий.

– Да, так. И именно его вы должны будете первым делом сдать дознавателям, а затем и судебному следствию. Конечно, после того, – Сева отвел взгляд и стал смотреть поверх его головы, – как на вас наденут ручные кандалы.

– А их наденут? – как показалось Долгорукову, с опаской спросил Иван Николаевич.

Сева снова посмотрел в глаза бывшему чиновнику по особым поручениям и мягко произнес:

– Может, и не наденут… В любом случае вы можете отказаться от участия в этом деле, и у меня к вам не будет, уверяю вас, никаких претензий, как и у всех моих товарищей.

– Да что вы, что вы! – замахал на него руками Иван Николаевич. – Я достаточно хорошо знаю вас, чтобы вполне доверять вам. Да к тому же, – он как-то притих, – неизвестно еще, где бы я сейчас был, если бы не вы. И был бы я вообще…

– Ну, полноте, полно… – Сева не любил дифирамбов в свой адрес. – Так вы согласны принять участие в нашем…

Долгоруков не успел договорить, как Быстрицкий ответил:

– Конечно!

– Вот и славно. Так вот, когда вы получите деньги, то попросите клерка, чтобы тот позвал извозчика, который вас привез в банк.

– Зачем?

– Чтобы тот помог нести чемодан с деньгами.

– Зачем? – повторил вопрос бывший чиновник. – Я и сам смогу донести деньги.

– Так надо, – коротко ответил Сева. – Вы ведь напыщенный иноземец.

– Хорошо, – не стал больше возражать Иван Николаевич. И тотчас спросил: – Разрешите вопрос?

– Да.

– А Алексея Васильевича я обязательно должен сдать полицейским?

Долгоруков пристально посмотрел на Быстрицкого:

– Вы будете сдавать полицейским не Алексея Васильевича Огонь-Догановского, а прожженного мошенника и вора Самуила Янкелевича Гольденмахера, след которого к тому времени, как на вас наденут наручники, давно простынет.

– Ага. Так, значит, на меня все же наденут ручные кандалы? – Иван Николаевич серьезно посмотрел на Севу.

– Думаю, да, – произнес без обиняков Всеволод Аркадьевич. – И я должен вас предупредить, что это наше предприятие может окончиться достаточно плохо, не как раньше. В частности, для вас.

– А насколько плохо?

– Настолько, что вас могут закрыть в тюрьму, – ответил Сева.

– На сколько?

– До года.

– Это не страшно, – усмехнулся Быстрицкий. – Казенная кормежка, крыша над головой…

– И тысяча рублей за каждый месяц отсидки, – добавил Долгоруков.

Быстрицкий недоверчиво посмотрел на него:

– Тысяча за месяц?!