– Все в порядке. Просто с тех пор, как мы приехали, я не понимал, чего хочу от жизни.

– Я знаю. Ты несся, как бумажный глайдер на ветру.

Неужели он настолько разучился скрывать злость?

– Ну, все уже в прошлом. Раэль, твой отец будет Джентльменом Науки и Знания, как д-р Алимантандо в тех историях, которые я тебе рассказывал об этом доме. Смотри… – Отец и сын опустились на колени, чтобы рассмотреть выцветшие каракули. – Здесь все и началось. – Лимааль Манделья стал распутывать вилявшую по стенам цепь умозаключений, а Раэль-мл. следовал за ним, пускаясь в годы распутывания цепи, что вела в центр потолка в погодном кабинете д-ра Алимантандо.

– Узрите! – закричал Кадиллак Духновенный под хи– рургическими лампами, мерцавшими на его стальной черепушке. – Первое полное умерщвление! – Хирурги, медсестры, протезисты преклонили колени, воздев руки в благоговении. Таасмин Манделья отступила от металлической штуки на операционном столе. Ее коробило.

Под пластиковым кожухом пульсировал усеянный электромеханическими датчиками мозг. Возбудился нейрон, дернулся датчик, поднялась металлическая рука, разжались, чтобы схватить воздух, металлические пальцы.

– Слава, слава, слава! – завизжали хирурги-медсестры-протезисты.

– Уберите это от меня, – пробормотала Таасмин Манделья. – Меня от него тошнит.

Кадиллак Духновенный моментально подскочил к ней, увещевая вкрадчивым шепотом:

– О Госпожа, какой успех – первое полное умерщвление! Соделалась плоть металлом. Се священный миг!

От неприкрытой зависти в его голосе Таасмин Манделью перекорежило. Штука открыла металлический затвор-веко и наставила на нее стальное глазное яблоко. Гладкий стальной шарик рассекали три черных щели. Открылся рот, и штука блеванула булькающей белибердой. Попыталась сесть, обнять Пророчицу.

– Убейте, убейте эту гадость, уберите ее от меня! – закричала Госпожа Таасмин. Полное Умерщвление село на столе. Его сотряс спазм. Кибербелиберда стала визгом, скрежетанием металла о металл. С дрожащих губ сочилось масло; хирурги-медсестры-протезисты вскочили с колен и скакнули к столу. Полное Умерщвление забилось в корчах, заизвивалось и рухнуло со скрежетом ломающихся шестеренок. В смятении выскользнув из операционной, Таасмин Манделья побежала по пустым антисептическим коридорам и иссушенным солнцем галереям, шурша платьем с микросхемным узором.

В сумраке она медитировала в песчаном саду, когда услышала пение. Машинные мантры Бедных Детей, мешавшиеся с хриплыми воплями населения, серебряным перезвоном коснулись краешка ее восприятия и вытащили обратно в мир людей. Тревогам нет конца. Она потянулась, прогнула спину дугой, невзирая на кряхтение выточенной под ее формы медитационной скамейки. Через минуту постучится Кадиллак Духновенный, станет взывать к ее чувству долга. Она оставила скамейку, пошла к себе, натянула полукомби. Кадиллак Духновенный находил ее наготу бездуховной и угнетающей.

К стуку готова.

– Что такое?

– Проблема, о Госпожа. Бедные Дети…

– Я слышала.

– Думаю, Госпожа, вам лучше еще и посмотреть. – Кадиллак Духновенный вел ее иссушенными солнцем галереями, которые возвращали дневную жару небесам.

– Как прошел ваш… эксперимент? – Таасмин не могла скрыть дрожь в голосе, и Кадиллак Духновенный ее явно услышал, потому что ответил:

– При всем уважении, вам нельзя хулить труд ученых – они стараются довести до совершенства новое человечество, человека будущего. Увы, в данном случае система пациента отказала, однако храбрость и вера наверняка обеспечили ему немедленное свидание с Великим Инженером.

Кадиллак Духновенный распахнул вычурно узорную дверь – выход на улицу. Пение и ликование нарастали.

– Что происходит?

– Пожалуйте за мной, Госпожа. – Камерарий и Пророчица свернули за угол и увидели плотное скопление народа.

– Прошу, оттуда лучше видно, – предложил Кадиллак Духновенный и поволок Таасмин Манделью вверх по каменным ступеням на балкон. За кольцом оторопелых горожан она углядела машинные руки-ноги, блестящие на вечернем солнце. Бедные Дети Непорочной Конструкции стояли на коленях у сетчатого ограждения стройплощадки «Вифлеем-Арес-Сталь». Воздух гудел двоичными мантрами, в неистовом религиозном угаре несуразные руки ходили ходуном, напоминая журавлиные крылья. Каждые несколько секунд одно Бедное Дитя покидало паству и, совершенно пренебрегая предупреждающими криками о том, что через ограду пропущен ток, вдавливало металлические протезы в сетку. Искрилось электричество, молящийся охал и выгибался в божественном экстазе. Затем возвращался на место и возобновлял пение 10111010101111000001101101010, а ему на смену уже шел другой.

– Что они делают? – спросила Таасмин Манделья.

– Я бы сказал, Госпожа, это очевидно. Они поклоняются.

– Стройплощадке?

– Как я понимаю, низшие сословия Града Веры какое-то время обсуждают пророчество. Это пророчество гласит, что Корпорация «Вифлеем-Арес» строит здесь не что иное, как место рождения, если так можно выразиться, Стального Мессии, Освободителя, Машины с Человеческим Сердцем, которая спасет машины от тысячелетнего рабства плоти.

– И поэтому они поклоняются… фундаментам и земляным работам?

За сеткой уходящая смена строителей замерла, глазея на молящихся Дуроменов.

– Именно. Это место священно, его почитают, ему поклоняются.

Таасмин Манделья снова воззрилась на непрекращающийся поток Бедных Детей, радостно приносивших себя в жертву электризованному ограждению.

– Бред, – прошептала она.

Кто-то в толпе городских заорал:

– Глядите! Это она! Серая Госпожа!

Повернулись головы, ткнули в воздух пальцы. Бедные Дети прекратили Поклонение Ограде и завращали стальными глазными яблоками, устремляя взгляд на балкон. Девушка со стальной грудью и левой ногой встала и крикнула:

– Весть! Дай нам весть!

Возглас в тот же миг подхватила вся паства.

– Весть! Весть! Дай нам весть! Весть! Весть! Дай нам весть!

Таасмин Манделью распяли пять тысяч глаз.

– Они ждут ваших указаний, Госпожа, – угодливо сказал Кадиллак Духновенный.

– Не могу, – прошептала Таасмин Манделья. – Это все отвратительно. Бред, идолопоклонничество… Это не истинная духовность, не истинное почитание… это все должно прекратиться.

– Вы лидер, их духовная глава, их пастырь, водитель и совесть. Вам до́лжно вести их за собой.

Распевка вошла в маниакальную фазу. Две с половиной тысячи кулаков молотили по земле, и земля дрожала.

– Нет! Я отказываюсь! Это скверна! Я не Бог, чтобы желать их поклонения, я его презираю. Я не просила вас за мной следовать, я служу Приснодеве, а не Дуроменам, я – дитя Панарха, а не Бедных Детей Непорочной Конструкции. – Она пыталась удержать слова, но те слетали из ее уст сладкоголосыми птицами. – И не твое, Юэн П. Дуромен!