Во время посещения соседей с визитом вежливости я удачно подсуетился и сумел обеспечить нашу мастерскую недорогим материалом. Мне удалось купить у корабелов отходы производства за чисто символическую плату, что полностью решило проблемы с заготовками. До этого я собирался закупать строевой лес на Торгу, а цены на сухую выдержанную древесину кусались, что резко снижало рентабельность нашего производства. Мало того, разделка бревен на заготовки требовала дополнительных затрат и найма сторонней рабочей силы, а это также отрицательно сказывалось на доходах. Корабельщики были не в курсе наших проблем и не знали, какую продукцию мы собираемся производить, а потому лопухнулись с ценами. Воспользовавшись удачным моментом и чтобы не допустить пересмотра цен, я внес задаток за месячный объем заготовок, чем полностью обеспечил производственный задел.

Дела наконец сдвинулись с мертвой точки, и у нас появилась надежда не вылететь в трубу, но работы было непочатый край. После ужина я закрылся в своей комнате, чтобы подбить бабки и раскидать по кошелькам деньги для запланированных на завтра расходов. Наши финансы пели романсы, поэтому жаба жадности грызла душу, однако, не потратившись на развитие, о прибыли можно даже и не мечтать. Закончив подсчеты, я снял сапоги и хотел завалиться спать, но в этот момент раздался осторожный стук в дверь.

– Кого это черт несет?! – крикнул я.

– Командир, это я, Расстрига. Тут дело такое нарисовалось, что без тебя не справиться. Пустишь? – копируя мой жаргон из двадцать первого века, робко ответил Мефодий.

Я, чертыхаясь, снова надел сапоги и, открыв задвижку на двери, впустил позднего гостя в комнату.

– Что за проблема? – недовольно спросил я.

– Не знаю, как и сказать… – промямлил нерешительно Мефодий.

– А ты прямо сначала и начинай. Чего вы там снова учудили?

– Мы-то ничего не учудили, только вот Машка вернулась и к тебе просится. Вот такие пироги!

– А сам ты послать ее не мог? Обязательно мне нужно нервы трепать? Гони ее взашей, чтоб духу этой сучки поблизости не было! Будет артачиться, дай пинка для скорости, а то я сейчас выйду и пришибу эту тварь к чертовой матери!

– Командир, тут такое дело… плохая она очень. Может, пустишь? Я по своей воле грех на душу не возьму! Тебе решать, как быть. Прикажешь – выгоню, но лучше тебе сначала с ней поговорить, – угрюмо пробурчал Расстрига.

– Блин! Сердобольные вы все очень! Она нас всех рылом в дерьмо ткнула, а ты – поговори! Ладно, веди эту стерву, побеседуем! – зло ответил я.

– Командир, она у нас в комнате лежит и идти не может. Кажись, скоморохи ее снасильничали и избили. Досталось девке, врагу не пожелаешь! Опасаюсь, что Машка помереть может.

Меня словно иглой в сердце кольнуло, и я, пулей выскочив в коридор, побежал в комнату, где квартировали мои гвардейцы.

Машка лежала на лавке у дальней от двери стены, где обычно спал Акинфий Лесовик, назначенный мною девушке в братья. В комнате было довольно темно, поэтому я взял со стола подсвечник со свечой и подошел к вернувшейся беглянке.

На Марию страшно было смотреть! Лицо превратилось в один сплошной синяк, губы были разбиты в кровь и сильно распухли. Машкино «испанское» платье было разорвано от воротника до самого подола, а в образовавшейся прорехе были видны ее худые ноги, сплошь покрытые синяками и запекшейся кровью.

Машка лежала без сознания и тихо стонала. Ни о каком женском притворстве не могло быть даже речи, поэтому в данный момент Машку нужно было спасать, а не читать ей нотации. Во мне сразу проснулся батальонный санинструктор, и я начал раздавать приказы:

– Расстрига, самогон сюда, мед, горячее молоко, горчицу, полотно и чистую бабскую рубаху! Хоть из-под земли достань и все неси в баню! Бегом! Сирота, Молчун, освободите баню, нужно Машку в тепло перенести и вымыть, а то ни черта не видно, что там ей повредили.

– Так моются в бане! Я давеча видел, как туда возчики купеческие направлялись, – робко возразил Молчун.

– Ты что, приказ не слышал? Договорись с возчиками! Если надо, денег дай, морды разбей, а чтобы вскорости там пусто было! Сирота, тебе тоже разъяснения нужны?

– Командир, мы все поняли и в точности приказ исполним! Одна нога здесь, другая там! А ты, Молчун, совсем рехнулся, что такие дурные вопросы задаешь? Машка помирает, а ты – возчики моются! Немытые походят, грязь высохнет, сама отвалится!

Через минуту народ разбежался выполнять приказы, а я занялся осмотром пациентки. Мария горела огнем, и срочно требовалось сбить температуру, которая буквально сжигала девчонку изнутри. Я протер лицо девушки мокрой холстиной, сделал из нее компресс и стал ждать, когда бойцы освободят баню. Сирота с Молчуном управились довольно быстро, и вскоре мы перенесли Машку в натопленную баню.

Мы положили девушку на полок в мыльне, и я просто разрезал ее разорванное платье, а затем раздел ее догола. Молчун держал ведро с горячей водой, а я смывал с тела Марии грязь и запекшуюся кровь. В этот момент в баню вломился какой-то мужик с разбитой рожей и через мгновение вылетел наружу от могучего удара Сироты, стоявшего у двери. Боец выскочил из бани следом за своей жертвой, и я услышал отборный русский мат, который, как оказалось, перешел к нам от татар. Дословно цитировать не стану, но общий смысл передать постараюсь.

– Сучий потрох, я что тебе сказал? Завтра утром придешь разбираться со мной, а сейчас мне недосуг! Если захочешь, дружков с собой захвати, я тебя, выродка, прямо при них до задницы расхерачу! Утерся и вали отсюда, пока ноги шевелятся! Бегом! – орал Сирота на мужика, пришедшего разбираться со своим обидчиком.

«Надо же, какой душевный народ собрался в моей дружине! Как бы мужик после такого отлупа в штаны не навалил! А ведь Сирота запросто может свою угрозу исполнить. Это он только со мной и друзьями ласковый и пушистый, а чужака легко здоровья лишит», – подумал я, продолжая осмотр пациентки.

После помывки и при свете нескольких свечей мне удалось осмотреть девушку тщательнее, чем в комнате у дружинников. Если судить по многочисленным синякам и ссадинам, Мария отчаянно сопротивлялась насильникам, поэтому ей так сильно и досталось. У девушки был сломан нос от удара кулаком, разбиты в кровь губы, а на шее остался отчетливый след от веревки. Видимо, ее после изнасилования пытались удавить, но она каким-то чудом выжила. На бедрах девушки явственно отпечатались следы лап выродков, надругавшихся над ней, и моя душа буквально кипела от негодования.

Я был на войне и знаю, что там действуют свои законы и насилие над женщинами проигравших входит в перечень законной добычи победителей, но даже там я не встречал уродов, способных на подобное зверство, а здесь Русь пятнадцатого века, который принято считать временем рыцарей и святых. Именно в эту минуту из моей головы выветрились последние иллюзии, и я уже похоронил в своем сознании банду скоморохов, сотворившую такое с беззащитной девчонкой. Эмоции эмоциями, но Марию нужно было спасать, поэтому я, задавив в душе жалость, приступил к делу.