— Джон, Джон, — вновь заговорил Генрих, — забыл сказать тебе важное. Карл Орлеанский. Он не должен покидать Англию до совершеннолетия моего сына. Ни за какой выкуп не отдавай его! Обещай мне это…

— Обещаю, — кивнул Бедфорд. Они много раз говорили об этом. Окажись Карл Орлеанский на континенте, он представил бы реальную угрозу английскому господству. Он мог претендовать на корону Франции куда больше, чем дофин Карл Валуа, от которого отказались отец и мать, и тем более — маленький Генрих, унаследовавший престол по женской линии, а значит против закона французского престолонаследия. — Герцог Орлеанский не покинет острова, пока я жив.

— Жаль, — тихо проговорил Генрих, — жаль…

— Что — жаль? — наклонясь к брату, спросил Джон Бедфорд.

— Я хотел пойти на Святую землю, за Гробом Господним… — И еще тише добавил: — Но через мою Францию, — ему хватило сил сделать ударение на двух последних словах.

В этот день, 31 августа 1422 года, Генрих Пятый скончался. Теперь ему предстояла дорога домой, но в ином обличии. Его плоть отделили от костей и выварили в вине, а затем поместили в свинцовый гроб — в специи, точно он был лакомым кушаньем. Парижские скульпторы вырезали из дерева его статую в два человеческих роста. Его отпели в соборе Сен-Дени, где испокон веку хоронили французских королей, и далее повезли в Руан. Его гроб везли через Францию и всю Нормандию, которую он истязал так беспощадно, под непрерывное пение священников, и деревянный истукан, мало схожий с оригиналом, стоя на гробу, взирал на земли, по которым Генрих шел с огнем и мечом. Два месяца спустя, уже по ту сторону Ла-Манша, Генриха Пятого торжественно похоронили в церкви Вестминстерского аббатства.

Открывалась новая страница англо-французских отношений…

Джон Бедфорд мог ожидать всего, только не смерти брата. Генрих казался ему богом Аресом, которого не берут ни стрелы смертных, ни болезни. Но он ошибся. Бог посылает на землю великих героев, и Он же забирает их в известный только Ему срок. Но Бедфорда ждал еще один удар: за братом-громовержцем тихо ушел и номинальный правитель Франции, тенью которого англичане пользовались как щитом. Заболев малярией, 21 октября 1422 года испустил дух Карл Шестой Безумный.

Парижане искренне оплакивали короля и даже назвали его «Любимым». Наконец, он был не виноват в приступах безумия, что охватывали его. Он страдал — и страдал куда больше других! Ведь эти приступы разрушили не только его душу и тело, но и все королевство. И приходя в сознание, король к своему ужасу понимал это.

Точно сама судьба, до того благосклонная к англичанам, говорила: «Убирайтесь восвояси из Франции!» Все, что теперь оставалось в руках герцога Джона Бедфорда, это крошечный младенец — сын Генриха и Екатерины. Воистину, бесценное дитя!

Джон Бедфорд знал наверняка: плохие вести из Буржа не заставят себя долго ждать…

Стрелой известие перелетело Луару. Его принес дофину убийца Жана Бесстрашного — Танги дю Шатель.

— Ваше величество! — сияя, воскликнул он, входя в покои дофина. — Государь мой…

Карл отнял голову от подушки. Никто и никогда не называл его так!

— Что вы сказали, Танги? — хмурясь, спросил юноша.

Он лежал в постели, на подушках, со своей юной супругой — Марией. Молодые люди держались за руки. Карл благоговел перед отважным рыцарем дю Шателем и немного опасался его. Секира в его руке была страшным оружием. Молния! Она то и дело оживала в памяти юноши — и оживая, вонзалась в голову Жана Бургундского.

— Король умер, да здравствует король! — громко выпалил дю Шатель. Он поклонился принцессе и вновь перевел внимание на Карла. — Ваш отец, который отрекся от вас, скончался в Париже.

Карл, одетый в пестрый халат, даже привстал:

— Не может быть…

Глаза его верного Танги сияли — в них уже разгоралось пламя новых битв.

— Еще как может! Теперь вы — законный король!

Карл опустил глаза. Два месяца назад отправился в преисподнюю Генрих, лишивший его престола. Теперь — отец, которого он проклинал столько раз! Если, конечно, он был его отцом… Кара Господня, не иначе!

— Воистину, судьба улыбается Франции! — сказал Танги дю Шатель. — Вам нужно немедленно короноваться, собирать войско и идти на Париж.

Карл взглянул на своего спасителя — дю Шатель читал его мысли. Природная нерешительность мешала ему поверить в удачу, и все же он понимал: пришло его время. И терять его было нельзя…

В этот же день, в Бурже, дофин объявил себя новым королем Франции, а спустя несколько дней был торжественно коронован в Пуатье как Карл Седьмой, милостью Божией.

— Ваша радость скромна, — сразу после коронации заметила зятю Иоланда Арагонская.

Они готовились к пиру во дворце Пуатье — древнем городе, в окрестностях которого в 732 году, ровно через сто лет после смерти пророка Магомета, разбил арабские войска Карл Мартелл, мажордом последних Меровингов и дед Карла Великого. И здесь же, под Пуатье, в 1356 году случилась трагедия. Англичане истребили войско французов, а дедушка самого Карла Седьмого, Иоанн Второй Добрый, попал в плен к врагу, так и закончив жизнь в Англии. Коронация в Пуатье была только первым шагом к настоящей церемонии — в другом месте.

— Короли Франции становятся истинными королями после того, как им одевают корону в Реймсе, в городе святого Хлодвига, — резонно вздохнул юноша.

— Молитесь о том, Карл, и однажды вы получите корону в Реймсе, — заметила разумная теща. — А я и моя дочь будем молиться вместе с вами.

Бедфорд оказался прав — со смертью Карла Шестого угроза нависала над головой англичан, уже привыкших к мысли, что Франция принадлежит им. Нужно было укреплять позиции и как можно крепче удерживать союзников. Весной 1423 года Джон Бедфорд призвал герцогов Бретонского и Бургундского в Амьен.

— Еще раз приношу мои соболезнования, герцог, — сказал Бедфорд своему союзнику Филиппу Бургундскому.

— Благодарю вас, милорд, — ответил тот, как и всегда одетый в черное.

Не так давно в Дижоне умерла молодая герцогиня Бургундская — в девичестве Мишель Валуа. Неоспоримым был тот факт, что Мишель не сильно оплакивали при дворе. Бедфорд знал об этом. Поговаривали даже, что ее отравили. Филипп так и не смог простить своей жене, до того — любимой, смерть отца от руки ее брата. Она стала изгоем после трагедии на мосту Монтеро, и каждый день ее видели плакавшей. После ее смерти Филипп замкнулся еще сильнее и в глазах его появилось ожесточение. Теперь уже ничего не связывало его с Карлом Валуа. Этот факт был на руку англичанам.

В Амьене герцоги Бургундский и Бретонский единодушно признали могущественного лорда Бедфорда регентом Франции и дали слово совместно сражаться против отвергнутого своими родителями дофина.

Но в конце этой встречи Бедфорд сказал Филиппу: