– Не сможешь прорваться – возвращайся. Губить не давай ни корабль, ни людей. – Он посмотрел на часы и протянул руку Беляеву. – Давай прощаться. – Они пожали руки, обнялись и еще раз пожали руки. Расставаться не хотелось, и только силой воли разжали объятия и почти одновременно сказали: «С Богом!»

* * *

Надо отдать должное Беляеву: он был прав. Еще утром капитан «Чиоды» получил приказание присоединиться к 4-у боевому отряду, который должен был прибыть в Чемульпо из Сасебо. В документе говорилось, что капитан 1 ранга Мураками должен встретить контр-адмирала Уриу на подходе к порту и сообщить обстановку, сложившуюся в Чемульпо.

Днем Мураками рассчитал всех кули, работавших на корабле, и в 23 часа 55 минут «Чиода» тихо снялась с якоря и вышла из гавани. Где-то в полпервого ночи, обогнув остров Иодолми, японский крейсер вышел в море и направился к острову Бакер. Именно там была назначена точка рандеву эскадры адмирала Уриу и японского стационера, прописанного в Чемульпо.

* * *

В три часа сорок минут пополудни следующего дня «Кореец» снялся с якоря и лег на курс зюйд-вест. На фок-мачте взвился консульский вымпел и, подхваченный порывом ветра, затрепетал в унисон гула паровых машин.

Через десять минут лейтенант Александр Левицкий, являясь вахтенным офицером, записал в судовом журнале, что в три пятьдесят пять сигнальщик заметил по контр-галсу японскую эскадру. Навстречу «Корейцу» шли броненосец «Асама», три крейсера и четыре эскадренных миноносца. Транспорты стояли на горизонте, сливаясь с гладью моря.

Через полчаса «Асама» подрезал «Корейца», преграждая ему путь. Беляеву ничего не оставалось, как отдать команду, и рулевой, заложив штурвал влево, увел канонерку в сторону, спасая корабль от столкновения. Избежав удара, «Кореец» пошел параллельно крейсеру, стараясь обогнуть бронированную глыбу, но скорости были не равны и пришлось еще раз заложить штурвал, сделать петлю и попробовать проскочить за кормой крейсера. Но не тут-то было. Три крейсера и четыре эскадренных миноносца стали брать «Корейца» в коробочку, стараясь прижать к береговой линии. Беляев отдал приказ просигналить на «Варяг». С крейсера передали, что ясно видят все, что происходит в шхерах. Наконец Беляев исхитрился и прорезал строй эскадры, оставляя миноносцы справа, а крейсера слева. Тотчас же миноносцы дали полный ход, сокращая дистанцию.

В четыре двадцать вместо Левицкого на вахту заступил мичман Бойсман. «Кореец» шел елочкой, стараясь нащупать дыру и выскочить из сжимающегося капкана. Поднявшись на мостик, мичман поднял бинокль, с интересом рассматривая, как японские матросы в спешке расчехляют торпедные аппараты. Сложно было поверить, что это не игра на нервах. Войны не было, и потопить русскую канонерскую лодку, да еще идущую под флагом консула – это скандал, и капитану судна вряд ли светит продолжение службы в этом же звании: минимум – это перевод на гражданский флот с понижением в чинах, а максимум – списание на берег и отправка в резерв.

Окуляры бинокля отвернули от миноносцев и взяли в перекрестие борт броненосца «Асама», который грозно маячил прямо по курсу. Считая заклепки, Володя Бойсман увлекся и проглядел самое главное – момент сброса торпед в воду, и только сумасшедший вопль сигнальщика спас «Корейца» от неминуемой гибели.

– Торпеда справа по борту!

Беляеву было достаточно вскользь глянуть на торпедный след, стелющийся по воде, чтобы понять, что еще есть время для маневра.

– Лево руля. Полный ход.

– Есть полный ход, – выдохнул механик и рванул ручку, переводя перо ходового штурвала в положение «полный ход».

От рывка «Кореец» лег на борт, а по палубе просвистел незакрепленный такелаж, сбивая с ног зазевавшихся матросов. Первая торпеда прошла прямо перед носом, превратив черненького сигнальщика в блондина, но он об этом не знал и бойко крикнул, свешиваясь с мостика:

– Минная атака справа по борту!

– Револьверные – пли! – Вова Бойсман пришел в себя, но не до конца: он почему-то посчитал, что теперь он командир лодки и имеет право отдавать приказы. Но, как говорят, победителя не судят.

Два скорострельных 37-миллиметровых орудия застучали с верхней палубы, методично перемешивая воду по ходу движения торпеды. Через минуту, показавшуюся для всех вечностью, мощный взрыв поднял несколько тонн воды, обдавая экипаж канонерки ледяными брызгами, настоянными на тринитрофеноле.

– Бить дробь, – спокойно сказал Беляев и ухмыльнулся, с удовольствием наблюдая за расходящимися кругами на месте только что прогремевшего взрыва. – Машины – полный ход.

Барабанная дробь охладила пыл стрелков, и орудия смолкли. Винты вспенили воду, и «Кореец» поднялся над водой, набирая скорость. Расстояние до крейсера «Асама» было не более полукабельтового.

Слизнев снял номер в «Звездочке», а Зинаиду поселил в «Национале». Сделал он это из страха попасть под осуждение. И хотя в Порт-Артуре царили свободные нравы, было пять публичных домов и целая улица Красных фонарей, где китаянки целыми семьями занимались проституцией, но именно те, кто вершил судьбами крепости и эскадры, вели пуританский образ жизни, считая брак священным, а прогулки налево – прелюбодеянием. И именно с пуританами ему предстояло общаться и провести несколько утомительных дней, о которых просил его Курино.

По воле злого рока Арсений Павлович остановился в той самой гостинице и именно в том самом номере, где месяц назад Истомин задержал Мацубаро. Номер был класса люкс: имел две смежные комнаты и туалет. Стены были оклеены обоями с гобеленовыми вставками. В вазах стояли живые цветы, на стенах висели картины, а двуспальную кровать венчали бронзовые купидоны с позолоченными крылышками.

Распихав чемоданы по шкафам, Слизнев приказал нагреть титан, набрал горячей воды и залез в ванну. За окном лежал заснеженный Порт-Артур, а он плавал среди лепестков алых роз, наслаждаясь теплом и ароматом душистого мыла.

По договоренности, Зинаида должна была прийти где-то ближе к полуночи: именно в это время он планировал вернуться с банкета, на который его пригласил комендант крепости Стессель. С банкетом все получилось спонтанно и как-то неожиданно. Проводив Зинаиду до гостиницы, сел в повозку, и рикша покатил свой шарабан, петляя среди переулков Старого города. Возле Морского собора налетели на тарантас. Точнее, повозка рикши, в которой ехал Слизнев, столкнулась с пролеткой, в которой восседали командир порта Греве и комендант крепости Стессель.

Рикша упал лицом в грязный снег и не вставал, пока Греве не сказал, что они-то в порядке, и поинтересовался: «А цел ли господин, которого ты вез?» Китаец не мог ничего сказать. Он только скулил и мотал головой в ожидании наказания. Слизневу пришлось подать голос и вылезти из тележки.

Греве узнал его. В прошлом году он был в Петербурге по делам морского ведомства и на банкете у Абаза познакомился с «человеком Безобразова». Нового знакомого звали Арсений Павлович Слизнев. Он «входил в силу», и Греве посчитал, что такими связями пренебрегать не стоит, и еще пару дней прогостил у Слизнева на Васильевском острове.