– Я все понимаю, сэр, но она так долго мыла руки… И я подошел, чтобы.., тоже помыть руки, и мы случайно соприкоснулись.

– Как она могла мыть руки в мужском туалете?

– Я и сам удивился, сэр.

– Вы могли просто сделать ей замечание, а не набрасываться!

– Я не набрасывался, сэр. Я был корректен и даже спросил потом, хорошо ли ей было.

– И что она ответила?

– Сказала, что хорошо.

– Ну почему, почему дома все ведут себя по-человечески, а как только попадают в Россию… – Джонсон, не договорив, тяжело вздохнул.

– Здесь другая обстановка, сэр, – пожав плечами, ответил Смит. – Другая страна, другие обычаи.

– Но вы находитесь в посольстве, то есть на территории Соединенных Штатов.

– Что толку? – обреченно произнес Смит. – Воздух-то здесь русский.

– Русский воздух, Берк! Русский! Только можно было хотя бы дверь прикрыть, а не демонстрировать свои возможности половине посольского персонала! Что теперь будут говорить о ЦРУ сотрудники МИДа?

– Что мы здесь самые крутые…

На другой день была суббота. С утра прошел небольшой дождик, однако затем тучи разошлись, и выглянуло солнце.

Сергей и Леха встретились на умытом дворе, решив начать свои дела пораньше. Сегодня им предстояло посетить шоу Палыча на Речном вокзале, а вечером собрать урожай алюминиевых банок на стадионе, где ожидался престижный матч команд четвертой лиги.

Правда, часть урожая следовало отдать Сайду за тухлую колбаску для Палыча, но и это была выгодная комбинация, поскольку половину долга удалось покрыть комплектами противогазов.

Едва Сергей и Леха вышли со двора, как за ними, словно тень, проследовала Гадючиха. Полночи она занималась собственным нелегальным пунктом связи, а потому идти на дежурство ей не хотелось.

Хотелось просто денег, да и начало бизнесу было положено – трое хитрых вьетнамцем пообещали ей устойчивый поток клиентов.

Правда, они потребовали показать аппаратуру, которой располагала Живолупова, и ей пришлось продемонстрировать им американский спутниковый телефон.

Когда вьетнамцы поняли, что это за штука и какие она сулит выгоды, они с ходу предложили старушке сто тысяч долларов. Деньги были хорошие, однако Живолупова опасалась, что за такой фокус американские товарищи ее запросто ликвидируют. Поэтому она отказалась и от ста тысяч, и от трехсот.

Разгоряченные вьетнамцы хотели уже сами ликвидировать Живолупову и даром забрать чудо-телефон, но пенсионерка остудила их несколькими запрещенными приемами, которым обучилась еще в далеком тридцать девятом, на стажировке у немецких товарищей.

Когда вьетнамцы поняли, с кем имеют дело, они поклялись работать честно.

«Ладно уж, – решила Живолупова. – Поработаю до обеда, а там видно будет». И поплелась на автобусную остановку.

Тютюнин и Окуркин ее не заметили, однако перед посадкой в салон Гадючиха сгорбилась больше обычного и, напялив рыжий парик, проскочила на заднюю площадку.

Леха и Сергей всю дорогу увлеченно разговаривали, однако доставать из авоськи аудиопушку Живолупова не решилась. Подходить ближе тоже было опасно, поскольку в последнее время «объекты» вели себя чересчур загадочно.

На одной из остановок в автобус набились школьники и загомонили, как воробьи на навозе. Гадючихе пришлось забиться в угол, чтобы неспокойные дети не оттоптали ей носы стреляющих ботинок.

Понять, куда идти, чтобы попасть на шоу, не составляло особого труда, поскольку половина выходившей из метро публики устремлялась к подземному переходу, чтобы форсировать забитый машинами проспект.

Уже в парке перед Речным вокзалом вовсю торговали горячими пирожками и кусочками завонявшей колбасы, чтобы, как выразился один из продавцов, «поддержать маэстро».

Дальше продавались воздушные шарики и флажки с многозначительным призывом «Стань как верблюд!», а уже на площадке у причалов размещались палатки, торговавшие верблюжьими одеялами.

– Неплохо развернулись, – заметил Окуркин, который сразу купил себе флажок, повинуясь массовому порыву.

– Неплохо, – согласился Сергей. – Если бы знать, что Палыча в народном хозяйстве применять можно, мы бы его тоже приспособили.

– Так, может, того? Переманим обратно?

– Переманим? – Сергей невесело усмехнулся. – Ты посмотри, ряды стульев поставили, билетные кассы организовали, торговые точки, сцена. Думаешь, это Палыч сам себе сделал? Нет, Леха, тут уже такие деньги крутятся, что нам с тобой за них ухи отвернут в одну секунду.

Чтобы поспеть к очередному сеансу, Сергею и Лехе пришлось поторопиться и отстоять небольшую очередь в кассу. За билет брали по десять рублей с носа, однако это не казалось дорогим удовольствием, учитывая, что на специальных площадках располагались бригады телевизионщиков из разных стран.

Возле небольшой лесенки, которая вела на сцену и за кулисы, стояли двое ребят с бритыми затылками. Они контролировали проход за сцену газетчиков, которые собирались, чтобы взять интервью у модного артиста.

– Давай к Палычу пробьемся, – неожиданно предложил. Окуркин.

– Зачем?

– А просто так. Мы же ему не чужие люди.

– Там охрана – нас не пустят.

– Так я же говорю, люди мы ему не чужие. Скажем, родственники, из деревни приехали.

– Ну давай, – пожал плечами Сергей. Он был уверен, что ничего не выйдет и тогда можно будет вернуться на свои места.

Окуркин взял инициативу на себя и, смело подойдя к охранникам, сказал:

– Мужики, дозвольте к Палычу пройти повидаться. Мы родственники его, из деревни приехали всего на один день.

Охранники переглянулись, безмолвно решая, кому идти. Затем оба выразительно посмотрели на Окуркина, надеясь, что он передумает, но Леха был не таков.

– Парни, дядька рад будет видеть нас. А в другой раз мы уже не приедем. В деревне ведь как – сенокос, жатва, путина. То да се. Потом еще выпас и опорос… Анамнясь…

– Чего? – спросил один из бритых.

– Я говорю анамнясь, эвона, – повторил Окуркин, исчерпав весь свой запас деревенских слов.

– Ладно, – сказал один из охранников. – Сейчас пойду спрошу. Как фамилии ваши?

– Тютюнин и Окуркин.

Пока он ходил, Леха и Сергей глазели по сторонам, удивляясь, как все хорошо организовано. Рассевшейся на стульях публике разносили чипсы и мороженое, а невдалеке для порядка дежурила милицейская машина. И еще «скорая помощь», в основном для одиноких дам, которых подводили эмоции.

Нахмуренные газетчики настороженно посматривали на двух выскочек, предполагая в них законспирированных коллег.