— Сергей на тебя напал? — уточнил он и развернул оглядывающуюся по сторонам Лану к себе.

— Нет, он пытался меня защитить. Там был маньяк. Весь черный с щупальцами-лианами, и крылья у него были черные, но не сами по себе, а из-за… тьма… его как будто окутывала тьма. Он сначала напал на Сергея, а потом погнался за мной, а я воспользовалась руной.

Лана тараторила, боясь остановиться, потому что утихнувшая после телепортации головная боль вернулась с новой силой, пытаясь доказать, что Лана уже была в этом кабинете. А первые воспоминания уже мешались с происходящим на самом деле, добавляя в кабинет еще одних Дэна и Лану, когда от стола задал вопрос еще один находящийся здесь мужчина, которого она поначалу не заметила.

— На каком кладбище вы были с Сергеем? И почему?

— Я уговорила его, чтобы он показал где похоронен… — оборачиваясь на голос, начала было Лана и, столкнувшись с недовольством в таких же, как у нее, синих глазах, вздрогнула, глотая обрывок фразы, чтобы тут же повторить его с вопросительной интонацией: — Папа?..

Боль стала невыносимой, но опережая крик, Дэн коснулся ее виска, и сознание померкло, оставляя волю благословенной тьме в редких всполохах крыльев золотистых бабочек.

— Папа! — в очередной раз настойчиво позвала Лана и топнула ножкой. — Ну папа!

Тот, виновато улыбаясь, обернулся, за ним и Ян, которому несколько секунд назад читали свод вещей, о которых нельзя рассказывать маме.

— Что такое, бао-бей?

— Почитай сказку! — потребовала она и еще раз топнула.

— Ты сама умеешь! — недовольно фыркнул Ян, делая вид, что нотации ему нравятся больше сказок.

В свои четыре Лана и правда читала — книжки с картинками, которые в основном запоминала наизусть. Папа, по его же собственным словам, писал как курица лапой, сам порой путаясь в написанном.

— А я хочу, чтобы папа почитал! — заупрямилась Лана и показала брату язык.

— Ладно-ладно, только чур не ругаться! — пообещал отец и взял протянутый ему блокнот в синей обложке. — Идемте устроимся на диване, и я вам двоим почитаю. Да, Ян?

— Да, — неохотно буркнул Ян, а потом вдруг подмигнул нахмурившейся Лане — он не меньше нее любил легенду о Калки и Агни, боге огня.

И вот уже через пару минут они с Яном сидели по разные стороны от отца и внимательно слушали, как он читает:

— Давным-давно, когда мир был един, а время-река текла, не зная преград, к ее берегам пришло племя истинно бессмертных…

Давным-давно, когда мир был един, а молочная время-река текла, не зная преград, к ее берегам пришло племя истинно бессмертных. Путь их оказался долгим и изнурительным, тела страдали от голода и жажды. Но боялись они сунуться в воды времени-реки и лишиться своего бессмертия. Так бы и терпеть им вечные страдания, кабы не вождь племени — Калки. Встал он перед рекой на колени и принялся умолять, чтобы была она милостива к его племени, не лишала их бессмертия. За это Калки обещал служить ей, охраняя потоки от разных напастей. Смешно стало реке — какие напасти могли угрожать времени? Но сжалилась она над искренностью Калки, да сошлись они на том, что тела людей будут стареть и умирать по мере углубления в реку, но души останутся бессмертными. А чтобы души могли возвращаться к своим близким, даст река каждому телу по своему потоку, выделив оный алым — цветом красивым да заметным. На том и порешили.

С тех пор так и повелось: души, алым потоком влекомые, входили во время-реку, и воды подхватывали люльку с младенцем и несли дальше. Маленькие дети бежали наперегонки с белоснежными потоками, взрослели, заводили себе пару, подбирали люльки с младенцами. И радовалась река каждой улыбке, и плакала она с каждым горем, и было всем хорошо. Время текло медленно, но неумолимо — от рождения к смерти и дальше по кругу. Люди жили не спеша, но размеренно, зная, что старость прибьет их к берегу, но сменят они тело, как одежку, вернутся к своим близким. И солнце заходило на западе и поднималось на востоке. И ночи сменяли дни.

Узнал о творящемся в реке той бог, величаемый Агни, что силу огня ведал. Любопытно ему стало. Склонился он к водной глади, ладонью ее коснулся. Обожглась река, отпрянула, сменила течение свое.

— Беги себе ровно, — вздохнул опечаленный Агни. — Вижу я: пламя мое причиняет тебе боль, а потому не коснусь тебя больше. Но позволь остаться подле тебя, чтобы и дальше мог я наблюдать за племенем бессмертных — уж больно потешны. А за любопытство свое отплачу, чем хочешь!

Призадумалась река. Отказать — вдруг обидится да сожжет ее вместе с опекаемым племенем? Да и рядом с Агни было тепло, а речи его хотелось слушать. Согласилась она, получив себе сильного защитника, следующего за ней и своим жаром согревающего. Бессмертным в водах реки пришелся по нраву новый спутник, тепло дарующий. Стали они его почитать реке равным, да молитвы возносили: кто за посевы просил, кто доли себе лучшей. Поначалу нравились Агни их молитвы, охотно он на них откликался. Но чем больше просьб исполнял он, тем больше их было. И послал он через реку-время людям условие, что говорить станет только с избранным.

И направили тогда люди к Агни Калки, что всегда вел их вперед да защищал. Думали — выторгует он для них у бога все, что не попросят. Но мудр был Калки и знал, что не всякую просьбу исполнять надобно. Приходили к нему люди с просьбой пустой, да провожал он их советом да словом добрым, будто те слова и совет послал сам бог. Те, кто поумнее были, совет как следует исполняли, возносили слова благодарности Агни. А дуракам, как известно, и божья помощь не в прок. Так, накапливая мудрость Калки и передавая ее от отца к сыну, от матери к дочери, еще лучше зажило племя, расселилось на многие земли, народило новые души. Радовался Агни их успехам, но все чаще замечал, что чуть сместилось русло реки, и знал, что случилось то от его касания.

И вот однажды столкнулась молочная река с рекой зеленой, вспенились их воды, не давая друг другу войти в свое русло. Взбесилось время: где быстрее побежало, где почти остановилось. И рождался один стариком, а другой до смерти младенцем оставался. Созвали люди совет да решали, как быть, а быть стало войне. И пришли войска к стыку рек, и встретили там воинов племени иного. Походили они на людей, только кожей были синие да рога с клыками имели. Не по нраву пришлись племена друг другу, и окрасились воды белой реки в алый цвет, и зеленой — в бирюзовый. И пили воины с красной кровью из чужих вод, чтобы набраться выдержки врага. И пили воины с синей кровью из алых вод, чтобы набраться ярости. Смешались цвета, народились странные дети, вышли они к стыку двух рек да в глаза друг другу смотрели. И были у тех, что с железом в крови, глаза цвета неба, а у тех, что с медью, цвета огня. Но теснили в новом бою огнеглазые синеглазых, и белая река все чаще становилась алой, постепенно стирая входящих в нее, как и мир, где она протекала.

Собрались тогда люди перед Калки да в ноги бросились, чтобы воззвал он к богу Огня и просил его помощи. Понял Калки, что не та то беда, с которой слово его справится, стал молить Агни помочь. Но Агни и сам уж узрел, что за беда творится в опекаемом им мире, и что то последствие дел рук его. Бросил он тело свое туда, где реки столкнулись, и превратилось тело его в стену бесконечно долгую да необозримо высокую, а дух между мирами остался. Жжется Огонь Изначальный — отпрянули реки, рядом со стеной потекли, ее не касаясь. Ушла опасность с земли людей, вздохнули они облегченно да молитвы богу Огня вознесли.