– Да.

– Значит, вы в любой момент можете переплыть ГолубуюЗмею, и это вам не повредит?

– Я уже сказал, что могу бежать отсюда хоть сейчас.

– Нам не нужно, чтобы вы бежали… Значит, насколько японимаю, патрульные машины вам тоже не страшны?

– Вы имеете в виду передвижные излучатели? Нет, нестрашны.

– Очень хорошо, – сказал Вепрь. – Тогда ваша задача наближайшее время полностью определяется. Вы будете связным. Когда я вам прикажу,вы переплывете реку и пошлете из ближайшего почтового отделения телеграммы,которые я вам дам. Понятно?

– Это мне понятно, – медленно проговорил Максим. – Мнене понятно другое…

Вепрь смотрел на него, не мигая, – сухой, жилистый,искалеченный старик, холодный и беспощадный боец, сорок лет боец, а может бытьдаже с пеленок боец, страшное и восхищающее порождение мира, где ценностьчеловеческой жизни равна нулю, ничего не знающий, кроме борьбы, – и в еговнимательных прищуренных глазах Максим как в книге читал свою судьбу наближайшие несколько лет.

– Да? – сказал Вепрь.

– Давайте договоримся сразу, – твердо сказал Максим. –Я не желаю действовать вслепую. Я не намерен заниматься делами, которые, на мойвзгляд, нелепы и не нужны.

– Например? – сказал Вепрь.

– Я знаю, что такое дисциплина. И я знаю, что бездисциплины вся наша работа ничего не стоит. Но я считаю, что дисциплина должнабыть разумной, подчиненный должен быть уверен, что приказ разумен. Выприказываете мне быть связным. Я готов быть связным, я годен на большее, ноесли это нужно, я буду связным. Но я должен знать, что телеграммы, которые япосылаю, не послужат бессмысленной гибели и без того несчастных людей…

Зеф задрал было бородищу, но Вепрь и Максим одинаковымдвижением остановили его.

– Мне было приказано взорвать башню, – продолжалМаксим. – Мне не объясняли, зачем это нужно. Я видел, что это глупая исмертельная затея, но я выполнил приказ. Я потерял троих товарищей, а потомоказалось, что все это – ловушка государственной прокуратуры. И я говорю:хватит! Я больше не намерен нападать на башни. И более того, я намерен всяческипрепятствовать операциям такого рода…

– Ну и дурак! – сказал Зеф. – Сопляк.

– Почему? – спросил Максим.

– Погодите, Зеф, – сказал Вепрь. Он по-прежнему неспускал глаз с Максима. – Другими словами, Мак, вы хотите знать, все планыштаба?

– Да, – сказал Максим. – Я не хочу работать вслепую.

– А ты, братец, наглец, – объявил Зеф. – У меня,братец, слов не хватает, чтобы описать, какой ты наглец!… Слушай, Вепрь, а онмне нравится. Не-ет, глаз у меня верный…

– Вы требуете слишком большого доверия, – холодносказал Вепрь. – Такое доверие надо заслужить на низовой работе.

– А низовая работа состоит в том, чтобы валить дурацкиебашни? – сказал Максим. – Я, правда, всего несколько месяцев в подполье, но всеэто время я слышу только одно: башни, башни, башни… А я не хочу валить башни,это бессмысленно! Я хочу драться против тирании, против голода, разрухи,коррупции, лжи… против системы лжи, а не против системы башен! Я понимаю,конечно, башни мучают вас, просто физически мучают… Но даже против башен вывыступаете как-то по-дурацки. Совершенно очевидно, что башни ретрансляционные,а значит, надо бить в центр, а не сколупывать их по одной…

Вепрь и Зеф заговорили одновременно.

– Откуда вы знаете про центр? – спросил Вепрь.

– А где ты его, этот центр, найдешь? – спросил Зеф.

– То, что центр должен быть, ясно каждому мало-мальскиграмотному инженеру, – сказал Максим пренебрежительно. – А как найти центр –это и есть задача, которой мы должны заниматься. Не бегать на пулеметы, негубить зря людей, а искать центр…

– Во-первых, это мы и без тебя знаем, – сказал Зеф,закипая. – А во-вторых, массаракш, никто не погиб зря! Каждому мало-мальскиграмотному инженеру, сопляк ты сопливый, должно быть ясно, что поваливнесколько башен, мы нарушим систему ретрансляции и сможем освободить целыйрайон! А для этого надо уметь валить башни. И мы учимся это делать, понимаешьили нет? И если ты еще раз, массаракш, скажешь, что наши ребята гибнут зря…

– Подождите, – сказал Максим. – Уберите руки.Освободить район… Ну хорошо, а дальше?

– Всякий сопляк приходит здесь и говорит, что мы гибнемзря, – сказал Зеф.

– А дальше? – настойчиво повторил Максим. – Гвардейцыподвозят излучатели, и вам конец?

– Черта с два! – сказал Зеф. – За это время населениерайона перейдет на нашу сторону, и не так-то просто им будет сунуться. Однодело – десяток так называемых выродков, а другое дело – десяток тысячозверевших крестьян…

– Зеф, Зеф! – предостерегающе сказал Вепрь.

Зеф нетерпеливо отмахнулся от него.

– …Десяток тысяч озверевших крестьян, которые поняли ина всю жизнь запомнили, что их двадцать лет бесстыдно дурачили…

Вепрь махнул рукой и отвернулся.

– Погодите, погодите, – сказал Максим. – Что это выговорите? С какой это стати они вдруг поймут? Да они вас на куски разорвут.Ведь они-то считают, что это противобаллистическая защита…

– А ты что считаешь? – спросил Зеф, странно усмехаясь.

– Ну, я-то знаю, – сказал Максим. – Мне рассказывали…

– Кто?

– Доктор… и Генерал… А что – это тайна?

– Может быть, хватит на эту тему? – сказал Вепрь тихо.

– А почему – хватит? – возразил Зеф тоже как-то оченьинтеллигентно. – Почему, собственно, – хватит, Вепрь? Ты знаешь, что я об этомдумаю. Ты знаешь, почему я здесь сижу и почему я здесь останусь до конца жизни.А я знаю, что думаешь по этому поводу ты. Так почему же – хватит? Мы обасчитаем, что об этом надо кричать на всех перекрестках, а когда доходит до дела– вдруг вспоминаем о подпольной дисциплине и принимаемся послушно игратьна-руку всем этим вождистам, либералам, просветителям, всем этим неудавшимсяОтцам… А теперь перед нами этот мальчик. Ты же видишь, какой он. Неужели итакие не должны знать?

– Может быть, именно такие и не должны знать, – всетакже тихо ответил Вепрь.

Максим, не понимая, переводил взгляд с одного на другого.Они вдруг сделались очень непохожи сами на себя, они как-то поникли, и в Вепреуже не ощущался стальной стержень, о который сломало зубы столько прокуратур иполевых судов, а в Зефе исчезла его бесшабашная вульгарность и прорезаласькакая-то тоска, какое-то скрытое отчаяние, обида, покорность… Словно они вдругвспомнили что-то, о чем должны были и честно старались забыть.