– Амори умер! Но почему? – воскликнула Скво.

– Почему! Почему! Все время почему! – проворчал Алоизиус– Зачем всегда связывать со смертью «почему»? Он умер – вот и все! Его имени больше не будет ни в одном из справочников «Who is who»!

– Но ты так уверенно заявляешь об этом! Откуда тебе это известно?

– Я недавно понял, – ответил Алоизиус Сванн, – что рано или поздно он умрет.

Мы приехали, совершенно разбитые, в Нуайон. Я пошел в местный комиссариат: там могли что-нибудь мне передать. Дежурный вручил мне телеграмму. Вот что в ней сообщалось:

ПАРИЖ ТЧК ШЕСТОЕ МАЯ ТЧК ТРИ ЧАСА ДНЯ ТЧК УЗНАЛИ О СМЕРТИ ИВОНА КОНСОНА НА ПАРОСЕ[353]ТЧК ПОДТВЕРЖДЕНИЕ ПО ТВОЕМУ ПРИБЫТИЮ В АРРАС ТЧК

Я быстро направился в Аррас, но прибыл туда лишь ночью, столько самых разных неожиданностей случилось в дороге. Там я зашел в комиссариат, но застал на месте какую-то канцелярскую крысу, болтливого придурка, к тому же еще и глухого; он произнес передо мной целую речь, несусветную ахинею, из которой следовало, что он хочет прежде всего, чтобы его отблагодарили, дали ему на лапу. Взятку я ему дал, но мне потребовалось черт знает сколько времени, чтобы получить сообщение, подтверждающее смерть Ивона, – оно было найдено в конце концов в ящике, который я вскрыл с огромным трудом.

Таким образом, я узнал, что Ивон Консон, отбыв в Харвич[354]на борту катамарана, шедшего под ирландским флагом, плыл вдоль турецкого побережья и оказался в конце концов на греческом острове Наксос, затем на Паросе, где провел сезон – спал он на бор-но гулял по островку целыми днями. Однажды вечером, примерно неделю назад, он зашел в кабачок низкого пошиба, заведеньице для конопатчиков или матросни, где так называемый повар упаивал народ до смерти, подавая вместо ракии сивуху просто убойной силы, вместо ипокраса[355]– забродивший сок, вместо вина – пойло, происхождение которого установить было невозможно.

Почти сразу же к нему подошел незнакомец и предложил ему сыграть на его катамаран партию в триктрак.

– Сыграем, – ответил Ивон, – но не в триктрак.

– Во что же тогда? – спросил, усмехаясь, незнакомец.

Ивон предложил: в бэкгэммон, чет-нечет, в «Большого Яна», во «Все вниз», в «Форейтора», в «Битые уголки». В конце концов сошлись на занзи.

Бросили карты. Незнакомец выиграл: он вытащил туза, Ивон – лишь даму.

Человек скорчил гримасу и протянул Ивону руку.

– Поздравляю, – сказал он.

– Но у вас же был туз, а у меня – дама!

– Да, но у нас здесь свои правила: кто вытягивает туза сразу, тот проигрывает.

– Простите, – сказал Ивон вежливо, но твердо, – я не согласен; в противном случае я больше не играю.

– Хорошо, раз ты так хочешь, – усмехнулся незнакомец.

Продолжили.

Карты у него наверняка были меченые: он вытянул одним разом трех тузов!

– Черт возьми! – выругался Ивон, добавив про себя: вот простофиля, показавшийся мне жуликом, – однако на всякого мудреца довольно простоты!

Продолжили. И теперь уже Ивон вытянул трех тузов!

– Что?! – изумились все вокруг, не веря своим глазам.

Народ сгрудился вокруг стола игравших.

– Ф-ф-ф-ф-ф! – присвистнул, скривившись, нечистый на руку незнакомец.

Атмосфера была накалена до предела: не то что кровь – кости леденели.

Воцарилась мертвая тишина. Ни одна скамья не скрипнула. Никто даже к кружке своей не прикоснулся. Любой посетитель шмеля бы услышал, если бы тот залетел в таверну.

Все смотрели на Ивона. Тот с поразительным хладнокровием зажег трубку, затем допил заказанный ранее ипокрас.

– Ваша очередь, – сказал он незнакомцу.

Тот тяжело дышал. Бросили карты снова – и он вытянул туза.

– Теперь вы, – усмехнулся он.

Ивон, присвистнув, продолжил – и удача ему улыбнулась: он также вытянул туза.

– По нулям, – сказал он тихо.

– По нулям! – просто взвыл незнакомец. – Но на этом не кончаем!

– Оставь меня в покое, хватит уже! – попытался остудить его пыл Ивон.

Однако, объятый гневом, незнакомец схватил внезапно Ивона за воротник, затем вытащил нож и всадил его трижды по самую рукоятку в грудь сына Амори, – тот сразу же рухнул на пол.

– Выразим наши соболезнования, – сказала Скво. – Умер такой очаровательный молодой человек… но…

– Ивон – очаровательный молодой человек? – оборвал ее Алоизиус– Скорее молодчик!

– Пусть, пусть! – согласилась с ним Скво, впрочем, этот рассказ ее до конца не убедил. – Однако почему Амори Консон должен умереть сразу же вслед за сыном?

– Узнаешь позже, – ответил Алоизиус, – ибо речь идет о сверхважном моменте, о котором мы, если и знаем что-либо, то лишь смутно. Пойдем лучше поищем Амори.

Оставив Артура Уилбурга Саворньяна спящим на диване, обыскали дом. Но ни в одной кровати, ни на одном диване, ни на одной софе, ни в одном гамаке Амори Консона, живого или мертвого, не оказалось. Впечатление создалось такое, что он и не ложился вовсе под восхитительный балдахин, находившийся в его распоряжении, более того – даже и не был здесь никогда.

Скво, однако, нашла на пороге комнаты, расположенной рядом с тихой спальней, в которую тремя днями раньше поселили Амори, чтобы он мог там как следует выспаться, – нашла там лист из самого что ни есть белого бристольского картона, к которому были прикреплены десятка два с половиной фотопортретов, вырезанных большей частью из дешевых газет типа «Пари-Жур», «Дэйли Миррор», «Радар».

Выходя из комнаты, Скво увидела, что Алоизиус рылся в стенном шкафу.

– О Алоизиус, – воскликнула она, – иди сюда! Я нашла два с половиной десятка фотографий, которые наверняка смогут нам многое прояснить!

Все еще настороженный, Алоизиус Сванн подошел. Он долго разглядывал загадочное собрание фотографий.

– Скво, – заговорил он наконец, – а с чего ты взяла, что эти фотографии собирал Амори?

– Никто никогда прежде их здесь не видел, – ответила Скво. – Пять дней назад я, принимая этих двух гостей Ольги, застилала в этой комнате постель – и, поверьте мне, никаких фотографий, никакого картона тогда не было!

– На этом листе, – прошептал Алоизиус, – размещены портреты людей, которых я знаю, пожалуй, плохо, но как минимум пятерых-шестерых из них я хотел бы узнать получше.