Он изобразил саркастичный кивок "благодарю за такую невероятную честь", перестал прикидываться и сказал серьёзно:

— Я хотел поговорить о вашей проблеме с едой. Я хорошо понимаю, что с вами происходит, потому что со мной это уже происходило. Меня пытались отравить с самого рождения, первый раз, который я помню, был в четыре года. Я не помню момент, когда понял, что со мной что-то не так, но помню, как со мной сидел отец, поил, помогал и рассказывал, что это бывает и с этим придётся справиться, потому что это обязательно будет ещё не раз. Основные правила он мне рассказал, и я вам их рассказал перед балом, они простые, и вы их соблюдаете, что меня бесконечно радует. Остальное, к сожалению, проконтролировать крайне сложно, и с этим придётся смириться. Отравить вашу еду может тот, кто её готовит, и тот, кто подаёт, и здесь остаётся надеяться на очень строгую проверку этих людей. Я взял Булата не с улицы и не по рекомендации, я с ним был лично знаком и знал его много лет, а перед приёмом в отдел он прошёл очень серьёзную проверку, и проходит её каждый месяц официально и ещё пару раз в месяц она проводится, но он об этом не знает. То же самое с поварами "Чёрного кота", их подбирал Даррен, ему я доверяю как себе, но его людей я тоже периодически негласно проверяю, как и он проверяет моих, я уверен. Весь персонал тоже не с улицы, даже те, у кого нет доступа к еде, уборщики и посудомойщики, абсолютно все надёжны. И да, я знаю, что вас это не убедит. Потому что, если эти навязчивые мысли начались, они не прекратятся просто от того, что вы логически рассудите, что они необоснованны, это не так работает. Это работает нелогично, глупо и очень страшно. И с этим ничего нельзя сделать.

Вере хотелось на него посмотреть, но она продолжала смотреть на свои руки, краем глаза видя его руки, белые повязки и зажившие царапины на пальцах. Он говорил ровно и спокойно, как будто описывал ситуацию на рынке ценных бумаг, в которые не вложился, и ей не рекомендует.

— В юности я много читал о ядах и так называемых "универсальных противоядиях", о "полной нечувствительности" к ядам, о прочей волшебной ерунде. Пробовал всё, всё не работает. Универсальных противоядий нет, а даже если бы они были, то ими нельзя было бы пользоваться, потому что они делали бы пациента нечувствительным не только к ядам, но и вообще к любым лекарствам. Я ставил над собой эксперименты многократно, это привело к тому, что меня теперь крайне сложно лечить и практически невозможно обезболить. Лекарств из вашего мира это не касается, за что я вам безгранично благодарен, мы испытали спазмолитики, болеутоляющие таблетки, и универсальный сорбент, всё работает, всё уже пошло в серийное производство, если вам что-то из этого нужно, оно у вас есть в любой момент в любых количествах, подойдите к Доку, он вам выдаст. Но обязательно сообщайте ему, если что-то принимаете, он должен это учитывать и записывать в вашей личной карте, на всякий случай.

Вера молча кивнула, он продолжил:

— По поводу еды. Это не научные данные, просто мой личный опыт, хотите — пользуйтесь, хотите — нет. Есть продукты, которые отравить сложно, просто потому, что они в оболочке, которая должна быть целой — вареные в скорлупе яйца, фрукты и овощи в кожуре, орехи в скорлупе. Их нужно внимательно осматривать, можно чуть сдавить — если фрукт прокололи, из прокола пойдёт сок. Далее, вкус и запах. Полностью неощутимых ядов практически не существует, многие не опасны в малых дозах, то есть, если вы вовремя его заметите, то избежите отравления. Если вкус или запах еды кажется вам странным, или отличается от обычного, не ешьте это. На приёмах можно сказать, что блюдо пересолено, и попросить заменить, если кто-то заметит и спросит. Общий осмотр у Дока я прохожу ежедневно, и вам рекомендую. Перед сном — обязательно, потому что во сне можно не заметить ухудшение самочувствия.

Она опять кивнула, он помолчал и сказал с нотой веселья:

— Парадоксально, но самая безопасная еда — из общего котла. Крайне редко кто-то решается отравить сразу большое количество людей, потому что велика вероятность, что кто-то из них что-то почувствует и заподозрит, и тогда проверят всех. Иногда я под мороком покупаю еду на улице, у лоточников, но там есть вероятность отравиться без всякого злого умысла, так что это из области вредных советов, которые лучше не использовать. Вопросы?

— Что вы подсыпали мне в чай на балу?

— Я вам ничего не подсыпал.

"Дзынь."

— Спасибо, я пойду, — она попыталась встать, он придержал её за рукав:

— Сейчас чай принесут.

— Я не хочу.

— Почему?

— Для того, чтобы чего-то не хотеть, причина не нужна, нужна причина, чтобы хотеть.

— У вас нет причины хотеть выпить со мной чай?

— А должна быть?

— Хотя бы в благодарность за лекцию. Вы же не хотите, чтобы я пил чай в одиночестве и ощущал себя последним человеком на земле?

— Господин министр давит на жалость и чувство вины? — она посмотрела на него, он усмехнулся:

— Не в моём положении перебирать методами, я использую всё, что работает.

— Это не работает.

— Но вы всё ещё не ушли, — он улыбнулся, указал глазами на её рукав в своей руке: — Не станете же вы утверждать, что я вас удерживаю силой, я сейчас не в том состоянии для подобных забав.

Она посмотрела — он действительно держал её двумя пальцами, указательным и средним, большой, похоже, вообще не гнулся. Села.

Министр что-то повернул под столом, махнул официанту и улыбнулся Вере:

— Сейчас будет чай.

— А смысл? — вздохнула Вера.

— Смысл чая, вы шутите? Это же чай, — он изобразил жест "нельзя просто так взять, и не выпить чайку", медленно повторил с большим значением: — Чай.

Вера не сдержала улыбку и отвернулась, повернулась обратно, спросила:

— Вам настолько нравится бесцветная водичка с травяным запахом?

— Мне просто нравится проводить с вами время.

Она замерла и закрыла глаза, настолько поражённая тем, что происходило внутри, что мир снаружи на какое-то время потух и оглох.

«Это же просто слова, Вера. Что с тобой, выдохни, возьми себя в руки.»

Это действительно были просто слова, их даже на особое чутье списать сейчас было нельзя — оно не работало, она к этому уже привыкла. Она смотрела на министра как будто на экране, вообще его не чувствуя, и всё, что с ней происходило, происходило лично с ней, без всяких примесей стороннего влияния.

«Можно подумать, это самое впечатляющее признание в твоей жизни, Вера, ну что ты… Тебе поэты в любви признавались, скульпторы тебя обожествляли, ты слушала музыку в свою честь, видела свои портреты, ты не можешь…»

— Вера? — его голос раздался гораздо ближе, чем раньше, и звучал так, как будто в этой игре на желание у неё уже нет шансов, а победитель загадает кое-что такое, что ей стопроцентно понравится, хотя ей будет стыдно в этом признаться. — Вера, всё хорошо?