— Все так, — Аларик уже понимал, куда клонит Эдвин и уже начал думать о том, могла ли та девушка, которую они с Камиллой встретили, быть знакомой или фавориткой принца?

— При дворе болтают, что вы облегчаете свое состояние во время соития с этими… айшари, кажется?

— И это верно. но мне бы не хотелось вдаваться в подробности процесса, ваше высочество.

— отчего же? — хохотнул принц, — я слышал, вы привязываете их за руки и за ноги, чтобы не сопротивлялась, а потом делаете все, что в голову взбредет?

«Да что может особенного взбрести в голову, которая раскалывается от боли?»

Аларик пожал плечами и не ответил.

В любом случае, что бы не позволяла делать айшари, это касается только ее и ее темного мага, с которым она подписала договор.

— И как, нравится? — голос Эдвина сделался сладким, вызывающим на откровения.

— Это необходимо, чтобы быть в форме, — уклончиво ответил Аларик.

Принц махнул рукой, в которой держал вилку с наколотым куском окорока, отчего мясо едва не полетело на пол.

— Да бросьте! Если эта ваша… айшари хорошенькая, то отчего б не насладиться прекрасным телом? Слышал, вы себе откопали премиленькую блондиночку?

Алари вздохнул. Все-таки знакомая… или еще кто донес. он помолчал несколько мгновений, собираясь с мыслями.

— Слухи сильно преувеличены, ваше высочество. Я бы не сказал, что премиленькая — премиленькие выходят замуж за богатых мужчин и живут долго и счастливо, рожая детишек. Быть айшари соглашаются те, кто либо никому не нужен, либо… уже побывал в постелях стольких мужчин, что стало все равно.

— но ведь про блондинку-то не врут? — взгляд Эдвина сделался цепким и колючим.

— И в этом сильно преувеличили, ваше высочество, — флегматично ответил Аларик, — она просто серая мышка. молоденькая, да. но не то что некрасивая, а я бы сказал, даже уродливая. однако, если не смотреть на лицо, то и вполне ничего… Скажем так, можно использовать по назначению.

Эдвин расхохотался — так весело и заливисто, что стало понятно: исключительно на публику.

— ну вы даете, господин маг!

Аларик пожал плечами и подумал о том, что пора бы в самом деле Камиллу кому-нибудь передать. например, архимагу. Уж этот-то ее не даст в обиду. Или даст?

Смех резко оборвался, Аларик поймал взгляд Эдвина — а в нем читалось: я знаю, что ты знаешь, что я уже знаю.

— А правда ли, что темный маг не может причинить вреда человеку? — тихо и вкрадчиво спросил Эдвин, и этот мягкий, шелестящий голос никак не вязался с его яркой броской внешностью.

он снова напомнил Аларику шелест лапок сколопендры по камню. определенно, из города нужно было уходить, и чем скорее, тем лучше, и плевать на неопечатанного мага, на задание Светлейшего… Гори оно все синим пламенем, если здесь навредят Камилле Велье!

но на вопрос Аларик все же ответил.

— Истинная правда, ваше высочество. Именно для этого тьму запечатывают в наших телах, именно для этого связывают ее — и нас заодно. мы совершенно бессильны перед людьми — зато ничто не сравнится с эффективностью темной магии против вергов…

— Я даже не буду просить показать мне ваше связывающее заклинание, — довольно промурлыкал Эдвин.

— В самом деле, не стоит, ваше высочество. на него и так почти каждый встречный желает поглазеть. Будьте оригинальнее.

Последнее развеселило принца — теперь уже на самом деле. он опрокинул в себя остатки вина, налил еще.

— Да вы угощайтесь, господин маг, угощайтесь. Право же, даже приговоренный ест перед казнью с большим аппетитом. А вы сидите, обедаете с будущим королем — и делаете это так, словно кусок в горло не лезет.

— надеюсь, сравнение с приговоренным было в шутку? — поинтересовался Аларик.

— ничуть, — и Эдвин снова подмигнул, — если бы это была шутка, это было бы плохим сравнением.

Потом они поговорили ещё немного о пустяках, но стало видно, что Эдвин уже узнал все, что ему интересно. По большей части, разговор не вязался, и Аларик понял, что пора раскланиваться и уходить, и чем скорее, тем лучше, пока Эдвин не додумался до чего-нибудь этакого, оригинального.

он выдохнул с облегчением, лишь оказавшись на улице, а потом — почти бегом — поспешил домой. теперь время начинало играть против него — и против Камиллы.

на удивление, уже смеркалось: время за обедом пронеслось быстро. Пахло той особенной сладостью, как бывает только ранней весной, и небо в прорезях кварталов было нежно-фиолетовым, подсвеченным закатом. Аларик то переходил на шаг, то снова бежал, и горожане торопились уступить ему дорогу.

темных магов не любили и боялись, и было за что, на самом деле. никто не поспорит с тем, что тьма — коварна, и мало кто способен ей противостоять.

* * *

— Камилла!

Его крик затерялся в тишине квартиры, и Аларика всего тряхнуло. неужели опоздал?

— Камилла!!

но нет, тихие торопливые шаги, и жемчужный блеск в потемках. Почему она не прячет свои волосы под покрывало, как монахиня? Почему он должен каждый раз смотреть на эту красоту, зная, что никогда не сможет испортить ей жизнь настолько, чтобы сделать своей?

— Камилла, собери вещи. ты отсюда уходишь, — хрипло сказал он.

И она дернулась, как от удара. Зашарила дрожащими руками по поясу, пытаясь отыскать свою записную книжечку.

— Подожди, — он положил руки ей на плечи и, наклонившись, заглянул в глаза.

— Это не потому, что я хочу от тебя избавиться, — зашептал быстро, — я сегодня был у принца… похоже, он о тебе знает. Спрашивал. та девушка, которую мы встретили, ему все рассказала, и он решил проверить. И наверняка кого-нибудь сюда пришлет… И, возможно, захочет, чтобы ты умерла уже по — настоящему, понимаешь? Я отведу тебя к Светлейшему, он вряд ли замешан в этой истории…

Их лбы соприкоснулись.

— Прости… прости меня, милая…

И, уже не понимая, за что просит прощения, Аларик быстро наклонился и накрыл ее губы своими. наверное, это был последний раз, когда он мог ее касаться вообще — и именно ощущение безвозвратности стремительно убегающего времени заставило его шагнуть за ту черту, которую он провел для себя.

Камилла не сопротивлялась.

она умопомрачительно позволяла ласкать себя — языком, руками. Ее тело казалось невесомым, как и ее тонкие руки, которыми она гладила его по плечам и по спине, сквозь грубую ткань сюртука. Кожа на ее плечах казалась теплым шелком, льющимся сквозь пальцы. И то, как она сама прижималась к нему, почти обрушило в бездну те оборонительные сооружения здравого смысла, которые Аларик столь тщательно возводил.

он поймал себя на том, что губы скользят по тонкой шее, ловя частые удары пульса. Раскрытый блокнотик светлел на темном полу, брошенный, потому что слова оказались не нужны. Пальцы зарылись в мягкие волосы, и ямочка под затылком казалась трогательной, словно у ребенка. но Камилла, конечно же, ребенком давно не была. Ее губы были горячи и сладки на вкус, и то, как неумело, но жадно она отвечала ему… нет, совсем не ребенок. И можно было бы тешить самолюбие, потому что так целует только тот, кто хочет открыться до конца, и остаться, и принадлежать…