– VIP-зона, там весь список Forbes и голливудский A-лист: дети Николь Кидман, Ким Кардашьян, Сары Джессики Паркер рождены при помощи суррогатных матерей. Позднее материнство глянцевые таблоиды подают как тренд. Глядя на звезд, «обычные люди» верят, что смогут так же. Вот только они не смогут.

Журналистка Хейли Фримен пишет в The Guardian про беременность 45-летней Хлое Севиньи, преподносящуюся как нечто долгожданное и само собой разумеющееся. Читателю со средним заработком не стоит примерять на себя ее вечернее платье для красной дорожки: родить в 45 может лишь миллионер или кинозвезда. Имущественный ценз – главный маркер ВРТ.

Вспомним Сандру Эквадору из книги антрополога Элизабет Робертс об ЭКО в Эквадоре. Сандра не могла забеременеть из-за абортов, сделанных в юности. Она и ее муж Луис шесть лет собирали десять тысяч долларов, необходимых для ЭКО. Луис водил грузовик за 600 долларов в месяц, что неплохо по меркам Эквадора. После первого ЭКО Сандра не забеременела, стали копить на второе. Рассказать доктору об абортах Сандра стыдилась и попросила Робертс сделать это за нее. Однако репродуктолог отмахнулся – скорее всего, полагает Робертс, он не видел в ней перспективную пациентку, которая сможет ходить еще и еще и приносить клинике прибыль.

Примерно то же пишет Виола Хёрбст об Африке. Пациенты платят за все из дырявого кармана. Иногда они просят помощи у родственника из Европы. Иногда ее сложной жизненной ситуацией с удовольствием воспользуется работодатель, понимая, что она согласится на многое. «Ясно, что увеличение рынка ВРТ на самом деле увеличивает подчиненное положение женщины на рабочем месте, – пишет Энн Дончин, – закладывают дома, берут кредиты, которые не могут отдать, и попадают в тюрьмы».

Сурматери и доноры яйцеклеток – в самом низу пирамиды (и в этом пункте феминистки будут почти единодушны с Сильвиан Агачински, сказав свое «нет» процедуре).

В третьем мире сурматери и доноры – представительницы самых бедных классов. «Можно также говорить о новой репродуктивной биоэкономике, основным элементом которой выступает репродуктивный труд (например, суррогатное материнство), а основным средством обмена – генетические материалы (донорство). Сосредоточение потребителей репродуктивного рынка среди представителей развитых стран, а поставщиков среди развивающихся экономик позволяет говорить о новой форме колониализма и эксплуатации», – делают вывод Богомягкова и Ломоносова.

Соцпомощь, казалось бы, – то самое плечо, подставленное системой, которое могло бы облегчить груз неравенства. Однако дают ее не всем и не всегда. Только 15 американских штатов обязывают страховые компании покрывать расходы на помощь при бесплодии.

За все время существования программы всего 10 % американок получили ЭКО по страховке, сообщает National Conference of State Legislators [273].

«Я спохватилась в самом конце репродуктивного возраста, – говорит Марианна Яровская, – и обнаружила, что моя страховка не покрывает ЭКО. Что нужно платить десятки тысяч долларов, а это деньги, которых у режиссера-документалиста не может быть в принципе. Цены на ЭКО в США абсолютно неподъемны. Страховка при этом почему-то покрывает „Виагру“, но не ЭКО».

Практически вся Европа помогает своим (см. главу «География») и одновременно что-то навязывает. Например, официальный брак, возраст деторождения или сексуальность.

К тому же, и здесь феминистки правы сто раз, страховка только затянет петлю на шее женщины, наброшенной работодателем, который с удовольствием воспользуется ее от него зависимостью. «Ясно, что увеличение рынка ВРТ на самом деле увеличивает подчиненное положение женщины на рабочем месте», – пишет философ Энн Дончин в своей работе «Феминистская критика новых репродуктивных технологий» [274].

«Существование репродуктивных технологий создает иллюзию, что женщины могут откладывать деторождение чуть ли не на неопределенное время. Эта иллюзия снижает общественное давление на бизнес, вынуждавшее его приспосабливаться к деторождению и воспитанию – через доступный уход, оплачиваемый декрет для матерей и отцов или неполный рабочий день для одного или обоих родителей с пособиями и без штрафов», – пишет профессор юриспруденции Дженнифер Л. Корнелл в журнале Университета Миннесоты Law & Inequality [275].

В книге Элизабет Робертс описывает клиники Эквадора, где на стенах висят и распятие, и государственный флаг. При этом ни Католическая церковь, ни государство не предлагают даже минимальной помощи в появлении на свет будущему младенцу. В него инвестирует женщина и ее семья. Церковь проклинает ЭКО. Государство игнорирует, предпочитая не связываться ни с церковью, ни с частным бизнесом.

Похоже, что новые репродуктивные технологии, представленные чуть ли не решением проблемы современного материнства, только ухудшили жизнь большинства.

Глава 10: Альтернативы

«Боже, что мы делаем? – говорит Рейчел Биглер (фильм „Частная жизнь“), сидя в приемной репродуктивной клиники. – Мы сошли с ума? Не думаю, что это даже этично. Заводить детей аморально: перенаселение, глобальное потепление, расцвет неофашизма».

В романе Джонатана Франзена «Свобода» герой по имени Уолтер Берглунд, активный борец с рождаемостью, говорит примерно то же самое: «Почти все мировые проблемы можно было бы решить или облегчить, если бы в мире было меньше людей». И делает прогноз – к 2050 году на свет появится еще миллиард человек [276]. Нерезиновой планете, сомнений нет, ни к чему новые люди. Особенно те дополнительные, которые без врачей и не родились бы вовсе. Пронаталистский клич «сделать ЭКО точно» в этом контексте звучит амбивалентно. Однако нельзя осчастливить человечество, лишив счастья конкретного человека: идеалист Уолтер Берглунд рушит собственные теории мечтами о ребенке с любимой девушкой.

Даже если вам плевать на планету и маленькое мещанское счастье недальновидно кажется вам важнее, имеет смысл рассчитать силы, брошенные на достижение. Вот несколько очевидных причин, почему ЭКО подойдет не всем.

ЭКО – это для терпеливых. Я мнила себя образцом выдержки до репродуктивной одиссеи, как выяснилось – наивно. Клиники часто анонсируют процесс как «быстрый», в реальности же блицкриг обернется столетней войной: почти у всех моих знакомых, как и у меня, визиты к репродуктологам затягиваются на годы, превращая их в унылые и голодные.

ЭКО – это для здоровых. «Лично я при виде шприца улыбаюсь и шучу», – думала я, пока не посинел живот. У кого-то он поползет из штанов, как тесто из кастрюли. «Плюс сайз» еще меньшее из зол, люди жалуются на ухудшение самочувствия, вызванное гормональными сбоями.

ЭКО – это для уравновешенных. Вы в сейсмической зоне. Конструкция вашей жизни шатается, как при землетрясении в восемь баллов. Главное – не складываться как карточный домик после отрицательных результатов теста. Самое главное – не стать обиженной, завистливой и замкнутой.

Наконец, ЭКО – это для богатых. Если вы живете на зарплату, начинайте рыть себе долговую яму. И киньте на дно соломки, чтобы не расшибиться при падении с нормального уровня жизни.

Вывод: если вы не космонавт, чувствующий себя в центрифуге как на диване перед телевизором, и не пилот спорткара, возможно, ЭКО – не ваш вид спорта. Ему есть три альтернативы.