– Максим мне все рассказал, – наконец-то заговорила Капитолина Андреевна.

Леська напряглась: интуиция подсказывала ей, что сейчас она узнает кое-что интересное. В душе от волнения все затряслось и запылало огнем.

– Что именно? – Леся изобразила на лице заинтересованность и удивление. Неужели, неужели он говорил о ней!

– Он тебя любит, жить без тебя не может и готов ради тебя на все. – Капитолина Андреевна замерла, наблюдая за произведенным эффектом. Реакция будущей невестки ей понравилась – Леська остановилась и стала жадно пить воду из алюминиевого ковшика, позабыв о цветах и обо всем на свете. – Я прошу тебя стать его женой и хочу получить ответ именно сейчас. – Капитолина Андреевна поднялась со стула, расправила плечи и громко объявила: – Олеся, согласна ли ты выйти замуж за моего сына Максима Григорьевича Кочкина?

Леська поперхнулась, прокашлялась и просипела в ответ:

– Согласна!

* * *

Удостоверение следователя совершило чудо – соседка Митрохина Дмитрия Васильевича, пробурчав себе что-то под нос, открыла дверь. Кочкин увидел тощую «моль» в сером халате и серых тапочках.

– Проходите, пока не передумала, – проскрипела «моль» и попятилась задом по коридору в дальнюю комнату. Максим Григорьевич снял ботинки и отправился следом. – Меня зовут Косова Зоя Федоровна, проживаю здесь больше тридцати годов, никто на меня никогда не жаловался, – скороговоркой выдала пожилая женщина, усаживаясь на стул. Разгладила складки халата и сощурилась.

Максим Григорьевич по долгу службы привык быть нежеланным гостем и к некоторому раздражению хозяйки отнесся с равнодушием. Он стал внимательно разглядывать Косову, размышляя, как бы ее расположить к откровенному разговору.

Зоя Федоровна была невысокой женщиной, сутулой и очень худой. Длинные, растрепанные седые волосы доходили до плеч и напоминали Кочкину старые портянки. Нос постоянно шевелился, точно улавливал недоступные другим людям запахи и определял по ним погоду и будущее. Бледные щеки повисли и колыхались при малейшем движении. Костлявые пальцы перебирали пояс халата, а глаза цепко следили за гостем.

– Мой визит не связан с жалобами соседей, как я сказал в самом начале, я пришел к вашему соседу Митрохину Дмитрию Васильевичу.

– Умер он, – выпалила Зоя Федоровна и, вскочив со стула, заходила кругами вокруг стола.

Кочкин, видя такую странную реакцию, схватился за подлокотник кресла и приготовился к худшему – женщина все больше и больше походила на сумасшедшую.

– Он не умер, и вам это прекрасно известно, – сказал он.

– Для меня – умер!

Зоя Федоровна на миг остановилась, а затем вновь пошла по кругу.

– Одна из комнат принадлежит ему и по сей день, – сказал Максим Григорьевич, пытаясь вернуть женщину на грешную землю.

– Шпион!

– Кто?

– Сосед мой.

– Давно?

– Очень давно, больше двух лет, – ответила Зоя Федоровна и наконец-то метнулась обратно на стул. Кочкин еле усмирил головокружение. – Мне же теперь стыдно людям в глаза смотреть! Подумают, что я пособница! Срам! – женщина так резко это сказала, что закашляла и засипела.

Максим Григорьевич чувствовал, что до истины осталось совсем немного.

– А где он?

– Уехал. Разве ж я думала, что рядом со мной такой нехороший человек живет – изменник Родины? Конечно, не думала! Я таких резидентов только в фильмах видала, и мне, скажу я вам, никогда они не нравились.

Зоя Федоровна закусила губу и сделала несколько махов руками. Что она хотела изобразить, Максим Григорьевич не понял, но на всякий случай кивнул – мол, разделяю вашу точку зрения, не беспокойтесь.

– Я же теперь даже в туалет боюсь ходить, – вдруг понизив голос до еле различимого шепота, сказала Зоя Федоровна.

– Это почему? – прошептал в ответ Кочкин.

– «Жучков» боюсь!

– Каких?

– Шпионских.

– Простите, не понял… – Максим Григорьевич окончательно растерялся и с трудом подавил в себе желание отодвинуть кресло поближе к двери, на тот случай, если Косова окажется буйнопомешанной. Как-то приходилось ему бывать в лечебнице для душевнобольных, и такое затишье перед бурей он наблюдал несколько раз.

– В этой квартире много «жучков», каждое наше слово записывается на пленку, и обо всем, что здесь происходит, потом становится известно в Америке. Я целыми днями молчу, чтобы они ничего не узнали, даже телевизор не включаю, – щеки Зои Федоровны заколыхались, точно листья на ветру, – единственное, что они могут уловить, это звуки, раздающиеся в туалете, а я со шпионами своей интимной жизнью делиться не хочу, поэтому в туалет хожу с опаской.

Максим Григорьевич достал носовой платок и вытер выступивший на лбу пот. Острое желание отодвинуть кресло к двери стало еще сильнее. В голове пока что была каша. Шпионы, Америка… что дальше?

– Мне кажется, с сегодняшнего дня я тоже начну ходить в туалет с опаской, – выдохнул он.

– Нет, это мой крест, вам бояться нечего.

– Почему?

Зоя Федоровна вытянулась вперед, дряхлый стул под ней скрипнул. Поманив следователя костлявым пальцем и дождавшись, когда он немного наклонится в ее сторону, она прошептала:

– Раньше здесь располагалась штаб-квартира засланных шпионов, теперь шпионов больше нет, остались одни «жучки», они через космос сообщают обо всем в Америку!

– Понятно, – сглотнул Кочкин и откинулся на спинку стула. А какую роль во всем этом безобразии играет Митрохин?

– Огромную!

Зоя Федоровна подскочила со стула, достала из кармана халата черную резинку и стянула ею волосы на затылке. Подошла к стене и прислонила к обоям ухо, что-то прошамкала и нахмурилась, ее нос задергался еще сильнее, наверное, она пыталась им уловить недоступные слуху радиоволны.

– Подслушивают, голубчики, – удовлетворенно улыбнулась она и покосилась на следователя. Максим Григорьевич почувствовал, как по телу его побежала волна мурашек. Хозяйка кашлянула и замерла. – Я их не боюсь, просто нельзя допустить утечки информации. Кто-то же должен оберегать нашу Родину!

– Так что насчет Митрохина? – сделал еще одну попытку узнать хоть что-нибудь Кочкин.

– Он у них самый главный. Прикидывался нормальным, пельмени мои ел, а сам шифровки на Запад отсылал.

– А где он сейчас?

– В Америке, перед иностранными генералами выслуживается. – Зоя Федоровна наконец-то оторвала ухо от стены и перестала так сильно дергать носом.

Из всего услышанного Максим Григорьевич сделал только один вывод – Митрохин уехал жить в Америку. У Зои Федоровны на этой почве, по всей видимости, начались серьезные проблемы с мозгами, и ей стало казаться, будто кругом окопались враги.