– Коня прими! Да оботри насухо, – уже открывая дверь, крикнул человек в меховом плаще конюху. – Совсем обленились тут, один я за всех работаю.

Дом, в который направился прибывший, напоминал сарай, разделённый перегородками на несколько комнат. В самой большой, на земляном полу, частично вымощенном камнем, располагался очаг. Огонь поддерживали постоянно, на улице мороз. Дым старался улетучиться через отверстие на потолке, но делал это как-то вяло, не хватало тяги, отчего трудно было дышать. Так что, пройдя пост охраны, следовало немного задержаться, дабы привыкнуть к спёртому воздуху и не закашляться, чем и воспользовался Ульрих, бессменный секретарь Хайнрика фон Виде. Его патрон полулежал на полатях, укутавшись в одеяло, сшитое из волчьих шкур. Согреться никак не удавалось, и лишь горячий сбитень давал кратковременное тепло. От безделья с рыцарем приключилась хандра. Собранная с таким трудом армия прожирала драгоценные припасы, ожидая выступления в поход к Ладожскому озеру. Если бы будущий магистр самостоятельно не отправился на рекогносцировку, то давно бы уже двинулся к Орешку с имевшимися в его распоряжении силами. И сейчас, скорее всего, лежал бы где-нибудь в окрестных лесах Лопского погоста. То, что фон Виде обозрел на острове, только укрепило его уверенность в несметных богатствах Юрьевского монастыря. После этого секретарь и помчался в Ригу – нанимать ломбардцев, приглашённых для передачи опыта Орденом после осады Каркассона Раймоном Тренкавелем, в распоряжении которых была осадная техника. И если бы упорно искавший дружбы с Немецким орденом новгородский олигарх, находившийся в этот момент в городе, не ссудил серебра для оплаты наёмников, то ещё неизвестно, как бы всё обернулось. Ульрих коротко кивнул головой, чуть не закашлялся и произнёс:

– Обоз прибыл, мой господин. Я опередил его на четверть дня пути. Ломбардцы везут требушет.

– Медлить нельзя. Завтра выступаем. Я устал сидеть в этой дыре.

Хайнрик поднялся с полатей, сбросил одеяло и вышел на улицу. Морозный воздух взбодрил его, рыцарь закрыл глаза. После травмы головы его иногда посещали видения, настолько яркие, словно он сам становился участником каких-нибудь событий, наблюдая за происходящим со стороны. Стараясь рассмотреть эти образы как можно дольше, он замирал. Впереди мерцали сокровища из разбитых сундуков новгородцев, и сам Папа Римский пресмыкается перед ним, выпрашивая толику.

– Хайнрик, Хайнрик, – секретарь тряс за руку фон Виде.

– А? Что? – Рыцарь очнулся от грёз.

– Я пообещал Строгану отдать воеводу крепости живьём. Итальяшки запросили тридцать марок наперёд, казначей слишком далеко, а сейчас важен каждый день, новгородец заплатил.

– Ты всё испортил, Ульрих, – фон Виде провёл языком по больному зубу, сплюнул, хлопнул по плечу своего помощника и тут же помочился, не отходя от двери. – Раз пообещал нашему другу, значит, выполнишь.

Десять рыцарей, восемьсот кнехтов и семьдесят пять ломбардцев выступили из Копорья с рассветом. Армия растянулась на две версты, оставляя за собой грязный снег, нечистоты и пепелища костров на стоянках. Через двенадцать дней с Угольной башни заметили приближающихся всадников. Не доезжая двухсот шагов до крепости, глашатай протрубил в рог несколько раз, и спустя минуту от группы отделились двое парламентёров, один из которых держал копьё с вымпелом. Подъехав к Воротной башне, орденцы растерялись. Мало того, что их никто не встречал, так ещё и ворота были распахнуты настежь, всем своим видом приглашая гостей въехать внутрь. Недолго думая, всадники направили лошадок в тёмный створ арки, над которой блестел золотом православный крест, украшая огромного вида икону.

– А ну стоять! – раздался голос откуда-то из стены. – Совсем офонарели. Плату за проезд кто платить будет?

Проём осветился неярким светом масляного светильника, а из ниши показался Снорька, направив короткую палку со стальной дугой и колёсиками на концах, на которой поблёскивал гранёный наконечник болта, в сторону первого всадника.

– Какую плату? Ты что, ослеп? Кнехт, немедленно позови воеводу. – Ульрих поначалу опешил от столь наглого предложения, но сразу взял себя в руки.

– Я не слепой. Если хочешь проехать – плати. Нет серебра – коня оставил и иди. Жалко лошадь – жди за стеной. – Снорри вновь исчез в нишу.

Ульрих не ответил, пререкаться со стражником правой руке будущего магистра совсем не подобает. Хотя под тулупом наглеца явно просматривался доспех, да и меч на поясе со сверкающей золотом бляхой как-то не увязывался с простым воротником. К тому же перчатки простолюдины не носили, только рукавицы, а этот щеголяет. Впрочем, он бы наверняка мог пришпорить коня и преодолеть эти несколько метров, разделяющих воротный тоннель и вымощенный камнем плац крепости, если бы не острые зубья железной решётки, свисающие с потолка. Медленно она только поднимается, а вот опускается очень быстро; проверять этот постулат он не решился. Время шло, никто не кричал и не звал голосом, полным страха, воеводу, только стук топоров о дерево нарушал тишину, сообщая, что внутри кто-то есть.

– Кнехт! Если ваш воевода трус и боится выйти, то передай…

Ульрих не успел досказать, что надо передать, как был прерван голосом Снорьки, вновь появившимся в проёме.

– Ты, наверное, глухой? Думаешь, у воеводы дел больше нет, как каждого путника в воротах встречать? Плати, проезжай, записывайся на приём и жди своей очереди. – В этот раз в руках свея был солидный надкусанный бутерброд, зато за ним уже стояли двое ратников, экипированных так, что не каждому рыцарю по карману: с алебардами, в кольчугах с зерцалом и касках с бармицей.

– Дикари! Я парламентёр! Какая запись на аудиенцию? – Ульрих чуть не вскинул руку со стеком, чтобы проучить наглого стражника.

– Надо было сразу представиться, а то всё бросай, беги, зови. Нет воеводы, завтра приезжай. – Снорри отхватил приличный кусок от бутерброда и стал демонстративно жевать.

– До полудня сдать крепость, оружие оставить и бегом в лес. Иначе мы сравняем с землёй это. – Ульрих показал рукой на стены, развернул лошадь и поскакал назад.

Заехав в лесочек, орденцы спешились. Секретарь зачерпнул рукой снег и отёр лицо. В сорока шагах от него, на холмике, возле елочки стоял фон Виде, что-то объясняя старшине ломбардцев. Тот молча слушал, затем кивнул и побежал к опушке, с которой можно было рассмотреть крепость.

– Как успехи? – Хайнрик махнул рукой Ульриху, подзывая того к себе.

– Варвары, они хуже пруссов.

– Ты видел нужного тебе человека? Передал ультиматум?

– Нет. Воевода не стал меня слушать. Кнехт сказал, что он завтра будет в крепости.

– Это не существенно. Как там говорят новгородцы: «обещанного три года ждут»? Вот и подождёт твой Строган. Хорошо ли вооружена стража? Общие впечатления?

Снорька не врал, когда говорил немцу про отсутствие воеводы. Я вместе с Бренко поехал на санках к Вяйнямёйнену – договариваться о поставках. За старшего в крепости оставался Яков, но решать вопросы с парламентёром было явно не в его компетенции. И Снорри, заранее проинструктированный мною, разыграл целый спектакль. Впрочем, он ничем и не рисковал, выводя из себя Ульриха. В жизнь бы орденец не заметил, что находился под прицелом сразу нескольких аркебуз. Конусные пули этого усовершенствованного арбалета с пяти шагов не оставляли ни единого шанса даже для рыцаря в миланском доспехе, не говоря о простой кольчуге. А то, что он принял за вилы, были вогнутые плечи стального лука. Такая конструктивная особенность ничего, кроме удобства в эксплуатации, не даёт, может, позволяет применять оружие при более узких бойницах, но здесь они оказались исключительно из-за хорошей скидки продавца. Не смог также рассказать Ульрих, насколько изменилось вооружение гарнизона крепости с момента последнего доклада их шпиона. Теперь каждый ратник имел фальшион, клевец, боевой нож, бриганту либо кольчугу, усиленную стальными пластинами, каску с бармицей или кольчужным капюшоном, топор, щит, арбалет или лук. Наручи и поножи достались только командирам десятков, как и кольчужные перчатки – латницы. Зато рукавиц было без счёта. Любой желающий мог получить пару, нашить кольчужное полотно и быть спокоен за защиту кисти руки. Сложнее обстояло дело с сапогами, многие посчитали их слишком дорогим удовольствием и продолжали носить поршни, перевязанные ремешком. И тут выручил Снорька. На тренировке он ударом сапога выбил щит у зазевавшегося новгородца, после чего попросил того повторить трюк, но ногой, обутой в кусок шкуры. После этого случая только пруссы не носили сапоги – уж больно им валенки с галошами понравились.