сказали про бумагу из милиции. В той бумаге велено было наказать меня мерами общественного воздействия. — Последние три слова она произнесла так, точно они были иностранного происхождения. — Так вот и вышло, что не машина сбила меня, а вроде бы я — ее. С год погоревала, что сделалась хромой, а дальше привыкла…

Закончив допрос, Оболенцев оперативно оформил протокол и, пригласив к себе Нора, попросил отвезти старушку домой. Оставшись вдвоем с Ярыгиным, он достал из сейфа уголовное дело. Полистав его, нашел нужную страницу и стал читать:

— «При вскрытии банок установлено, что содержащаяся в них икра паюсная не подлежит реализации ввиду того, что от неправильного хранения она испортилась. Вышепоименованная икра в количестве 114 кг 200 г уничтожена путем сбрасывания в канализацию». А ниже — подписи… Ну как?

— М-да, лихие у них тут мужики. Что это ты мне читал?

— Розанов Саша, изучая законность принятых решений по прекращенным горотделом милиции уголовным делам, раскопал это дело. Есть и другие. Многие дают выход на Штукатурова.

— Значит, таможня! — без энтузиазма констатировал Ярыгин.

— Может быть… Если мы выйдем на крупную контрабанду, операция «Империал» получит новое звучание!

— Получить-то она получит, но как без Штукатурова раскручивать ее будем? Выходов-то больше никаких!

— Пока есть одна зацепка… вернее, надежда — Юрпалов, он с этой базы тоже кормился. Но его здорово пугнули. Надо думать о том, как бы его и некоторых других в Москву этапировать.

Багиров, прослушав записанный последний допрос Юрпалова, понял, что рано или поздно тот сломается. И потянет всех, в том числе и его. Надо было срочно принимать меры. А принять их теперь мог только он сам. Выхода не было, и Багиров пошел ва-банк.

Взяв пару бутылок водки и деликатесную закуску, он поехал в городской следственный изолятор, где в это время дежурил замначальника сизо Кладухин Тимофей Анисимович. Старый его собутыльник и большой приятель. Встретил Кладухин Багирова как родного.

— Заходи, гостем будешь, бутылку поставишь, хозяином станешь! — с нарочитым акцентом приветствовал он полковника. — Что-то по телефону я тебя недопонял.

— Неси стаканы, тюрьмовед, — приказал Багиров. — Как старший по званию я тебе приказываю: давай нажремся!

После первых ста граммов Багиров умело направил разговор в нужное ему русло.

— Где у тебя сидит Горилла? — спросил он как бы невзначай.

— В сорок восьмой! — ответил Кладухин с набитым закуской ртом.

— А Юрпалов? — равнодушно спросил Багиров.

— В тридцать первой, привилегированной! — жадно посмотрел на бутылку Кладухин.

— Ты пей, Тимофей, а я пропущу! — сказал полковник, чем привел в полное недоумение собутыльника.

Но не в правилах Кладухина было упрашивать кого-либо пить вместе с ним. «Больше мне достанется!» — подумал он и, нацедив себе граммов сто пятьдесят, привычно высосал содержимое стакана.

Двести пятьдесят граммов были той нормой, когда он начинал что-то соображать.

— Тебе поменять Юрпалова с Гориллой или как? — спросил он, взяв быка за рога. — Дело говори!

— Гориллу надо вместе с Юрпаловым поместить, — приказным тоном, не терпящим возражения, сказал Багиров. — Но прежде приведи Гориллу ко мне, я с ним по душам поговорю.

— Не боишься? — спросил Кладухин, пьяно усмехаясь и наливая еще по одной.

— Горилл бояться — в тюрьму не ходить! — ответил Багиров. — У меня есть для него намордник!

Кладухин позвонил по внутреннему телефону.

— Это кто?.. Срочно доставь мне в кабинет Гогидзе! — приказал он. — Спит не спит, меня это не… колышет! — нашел он замену матерному слову.

Минут через десять заспанного Гогидзе доставили в кабинет.

— Зачем Конституцию нарушаешь, начальник? — стал тут же качать права заключенный. — Допросы для меня закончились, сам понимаешь, накрутили мне. — И он вдруг запел:

— И дали все, что мне положено, Плюс пять мне сделал прокурор…

— Сядь, Гогидзе! — мигом оборвал его Кладухин. — По твою душу сам товарищ полковник прибыл.

— А что, утром он не захочет меня видеть? — пошутил Гогидзе.

— Кладухин, погуляй немножко за дверью! — приказал вполне трезво Багиров. — Мне десяти минут хватит.

Кладухин не стал возражать. Он тихо вышел за дверь собственного кабинета и осторожно прикрыл ее. Подслушивать тоже не стал, хотя очень хотелось, просто знал — себе дороже, выгонят сразу и до конца дней проходишь безработным.

Оставшись наедине с Гориллой, Багиров сразу же приступил к сути дела:

— Ты, Гогидзе, не очень-то радуйся, что тебе вынесли приговор, — сказал он строго, не допуская никакого панибратства. — По вновь открывшимся обстоятельствам тебе светит вышка.

Гогидзе мгновенно проснулся.

— Шутишь, начальник? — спросил он, бледнея.

— Нисколько! Хочешь, я расскажу тебе старую, как мир, сказку?

— Начальник! Я вышел из возраста, когда мне рассказывают сказки, — обиделся Гогидзе.

— Из этого возраста ты, к сожалению, не вышел и еще долго не выйдешь, если тебя раньше времени не кастрируют.

— Не понимаю тебя, начальник, — равнодушно сказал Гогидзе, — но можешь рассказывать свою сказку.

— Это сказка твоя! — сурово заметил Багиров. — Слушай: жила-была девочка Алена, и было ей тринадцать лет, и пошла она в один далеко не прекрасный для нее день гулять, а по дороге встретился ей страшный зверь, то ли волк, то ли горилла, по фамилии Гогидзе… — Багиров замолчал, очень довольный тем эффектом, который оказало на Гогидзе начало сказки. — Нравится сказка? — спросил довольный Багиров. — Продолжать?

— Не надо! Петь вы умеете! Закон — тайга, прокурор — медведь!

— Страшная сказка? — неумолимо продолжал Багиров.

— Это еще доказать надо!

— Проще не бывает, — с издевкой проронил Багиров. — Так вот, слушай, Гогидзе! — неожиданно жестко и трезво продолжил он. — Если не хочешь плакать в камере смертников, ты должен сделать одну вещь…

— Слушаю, начальник! — обрадовался Гогидзе.

Волосатый Горилла в этот миг готов был руки целовать полковнику.

— Посмотри внимательно на эту фотографию, Гогидзе! — Багиров бросил на стол перед заключенным фотографию Юрпалова. — Этот скурвился, и ты должен заставить его проглотить язык. Очень на сердце жалуется. Болит оно у него в последнее время, — намекнул Багиров.

— Колется, падла? — сразу понял Гогидзе. — Больше болеть оно у него не будет. Я его жопой остановлю. Когда надо?