Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Днем я часто посматривала в сторону соседнего дома, надеясь хотя бы мельком увидеть Парвин. Или представляла, что она вдруг заходит в наш двор и своей шаткой походкой направляется ко мне, обнимает, улыбается и показывает свой новый рисунок. Мое сердце разрывалось от тоски и жалости, когда я думала, во что, должно быть, превратилась жизнь Парвин, и от души надеялась, что ей не приходится делать все те мерзости, которые делаю я. Кроме того, из-за хромоты Парвин двигалась медленно и выглядела неловкой. Такие вещи часто раздражают людей. И если окружающие сестру люди похожи на тех, среди которых живу я, сестру наверняка наказывают. Мне и самой-то ежедневно доставалось немало оплеух за медлительность и неуклюжесть.
Наконец я не выдержала. Невыносимо было знать, что Парвин находится за соседним забором, и жить, не видя ее. Мне так хотелось взглянуть на ее лицо, увидеть глаза человека, который любит меня. Однажды, набравшись смелости, я решилась обратиться к свекрови.
— Ханум-джан! Ханум-джан! — Увидев Гулалай-биби идущей через двор, где я развешивала на веревке выстиранное белье, я бросилась к ней.
Старуха остановилась и развернулась ко мне, уже пылая злобой. Как только я подбежала к ней, она с ходу залепила мне пощечину.
— Что за манеры?! Что ты орешь как полоумная? Неужели до сих пор так ничему и не научилась? Ты же неслась по двору, словно сорвавшаяся с цепи собака!
Да, с моей свекровью шутки плохи.
— Ханум-джан, я хотела кое о чем попросить. Могу ли я навестить сестру? Уже больше месяца я не виделась с семьей. Моя сестра Парвин живет в соседнем доме, я так соскучилась и…
— Послушай, — перебила меня старуха, — ты здесь не для того, чтобы развлекаться пустой болтовней с сестрой и отвлекать ее от домашних обязанностей. Достаточно, что ты и со своими-то не справляешься. Семья, твоя единственная семья, теперь здесь! Иди работай! Вряд ли хромоножка поможет тебе вешать белье. И больше не задавай глупых вопросов, а то как бы хуже не было.
— Пожалуйста, ханум-джан, — заскулила я. — Только на минутку. Я повидаю ее и сразу обратно. Обещаю, я все-все сделаю. Я уже с утра помыла полы и выбила ковры. Если надо, я даже могу помочь Парвин с ее работой…
Еще одна пощечина. Я покачнулась и отступила назад, чувствуя навернувшиеся на глаза слезы. Меня всегда поражало, сколько же силы в этой морщинистой руке с крючковатыми пальцами.
— Мой тебе совет: научись слышать с первого раза, что тебе говорят!
Смерив меня испепеляющим взглядом, старуха развернулась и зашагала дальше в глубь двора.
Странно, пора бы уже перестать удивляться, но я была удивлена. Как же так? Моя сестра совсем рядом — через стену, в соседнем саду, но с тем же успехом она могла бы находиться на другом конце света. Гулалай-биби назвала ее хромоножкой. Мне стало тревожно за Парвин. Я надеялась, что рядом с ней найдется хотя бы один человек, который будет добр с ней. Хотя бы одно доброе лицо.
В доме Абдула Халика такой человек нашелся — его вторая жена, Джамиля. Она была по-настоящему добра и внимательна ко мне. В отличие от Бадрии, которая смотрела на всех свысока, а меня и вовсе за человека не считала. И коварной Шахназ, которая в первые же дни показала свое истинное лицо. Правда, когда речь заходила о Бадрие, Шахназ превращалась чуть ли не в мою союзницу.
— Со мной она проделывала то же самое, — успокаивала меня Шахназ, когда я, в очередной раз заливаясь слезами, возвращалась из дома Бадрии. — Нелегко быть старой женой.
— Почему? У нее же все есть: лучший дом, слуги, кухарка. Что ей еще надо?
— Дело не в том, что у нее есть, а в том, чего нет. Абдул Халик больше не хочет ее. А теперь, когда появилась ты, он и вовсе перестал звать Бадрию к себе в спальню. То же было, когда он привел меня.
— Но… но я не хочу, чтобы он звал меня. Я была бы счастлива, если бы он оставил меня в покое. А что… что она сделала, почему он больше не хочет ее?
Шахназ рассмеялась, ее глаза зажглись злорадством.
— Что сделала? Постарела! Видишь ли, Абдул Халик не желает есть вчерашние блюда. Мужчины любят свежую еду, горячую, только что из печи. — Она склонила голову набок и криво ухмыльнулась.
В ту ночь я молилась Аллаху, чтобы он сделал меня старой, совсем старой, старше Бадрии, которая выглядела даже старше моей мамы.
Однако, как выяснилось, третья жена относилась ко мне с не меньшей ревностью, чем первая. Хотя Шахназ, точно так же как я, ненавидела визиты в спальню Абдула Халика, всякий раз, когда он звал меня, она приходила в бешенство и принималась неистово греметь посудой на кухне. Наутро, если я пыталась с ней заговаривать, Шахназ огрызалась или вовсе уходила с кухни, громко хлопнув дверью. Кроме того, в такие дни на меня взваливали работы в два раза больше обычного.
Джамиля была совершенно иной. Ее семья отдала старшую дочь Абдулу Халику в качестве благодарности. Никто толком не знал, за что именно — версии и слухи ходили разные, но ничего конкретного, — однако сама Джамиля, судя по всему, была вполне довольна жизнью. Она родила Абдулу Халику троих сыновей и двух дочерей, что его вполне устраивало: Джамиля честно выполняла условия сделки.
В свои тридцать она выглядела намного привлекательнее Бадрии и даже Шахназ, которая была моложе Джамили лет на двенадцать. Она много улыбалась, а ее большие темные глаза на открытом лице светились добротой и спокойствием. Я крепко запомнила совет мамы-джан опасаться старших жен, но при первом же взгляде на Джамилю поняла, что ей можно доверять.
Она была последней, с кем я познакомилась в доме Абдула Халика. Мы столкнулись на пороге, когда я возвращалась от Бадрии, заставившей меня мыть пол в ее комнате.
— О, ты, вероятно, Рахима? Ты даже моложе, чем предсказывала Бадрия, когда мы узнали о новом никахе.
— Мне больше лет, чем кажется на первый взгляд, — огрызнулась я в ответ. Мне было жарко, я устала и не имела ни малейшего желания выслушивать комментарии по поводу моего возраста. — И вообще, кто ты такая?
— Похоже, сегодня ты не расположена налаживать дружеские отношения с остальными членами этой семьи. — Стоявшая