Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Кто?» Вопрос пульсировал в голове, не давая думать о чем-то другом.
Взглянув на часы, она потянулась к телефону и набрала номер Благовестова.
Трубку, как всегда, подняла Ирэна Федоровна. Дайнека сказала:
– Это опять я. Могу поговорить с Дмитрием Борисовичем?
– Он спит, – сдержанно ответила Благовестова.
Дайнека по голосу поняла, что она врет.
– Мне очень нужно.
– Я понимаю. Но будить его не стану…
Она продолжала что-то говорить, на заднем фоне послышался голос Благовестова:
– Ирэна Федоровна, с кем ты говоришь?
– Вот видите, он проснулся. – Дайнека уцепилась за эту возможность.
– Вы – нахалка. – Голос Благовестовой обиженно дрогнул, и она сказала куда-то в сторону: – Та самая девушка, что нам наврала.
– Дай мне ее!
Дайнека замерла в ожидании и вскоре услышала:
– Приветствую вас.
– Здравствуйте, Дмитрий Борисович. Простите, что побеспокоила. Сегодня утром Глеба Вениаминовича кремировали. Капсулу с прахом захоронили в могиле его родителей. Вот, собственно, и все.
После недолгого молчания Благовестов спросил:
– Кто его хоронил?
Дайнека ответила:
– Папа и я…
Он снова замолчал, потом произнес:
– Благодарю.
– Теперь вы сможете ходить на его могилку.
– Это – вряд ли… Мне бы хотелось с вами увидеться.
– Сейчас? – оторопела Дайнека.
– Да.
– А что скажет Ирэна Федоровна?
– Мне все равно.
– Ну, хорошо. Через тридцать минут я буду у вас.
– Жду. Нам нужно поговорить.
Дайнека позвонила в дверь и услышала:
– Открыто, заходите!
Она открыла дверь и, прежде чем переступить через порог, спросила:
– Ирэна Федоровна, где вы?
Тот же голос ответил:
– Ее нет!
– Дмитрий Борисович?
– Закройте дверь, идите в комнату.
Дайнека вошла в прихожую и притворила за собой дверь. Потом осторожно двинулась по коридору в комнату Благовестова.
Дмитрий Борисович лежал на своем диване, увидев Дайнеку, он закивал и указал на стул:
– Проходите, садитесь.
– А где ваша жена?
– Я отослал ее.
– Зачем?
– Она не должна знать то, о чем я собираюсь вам рассказать.
Дайнека замерла и, прислушавшись к себе, спросила:
– Про Велембовских?
– В конце концов, кто-нибудь должен знать, как все было на самом деле.
– А вы знаете?
– Знаю…
Помолчав, Дайнека спросила:
– Почему именно я?
– Вы – правильный человек.
– Откуда вы знаете?
– Знаю… – Благовестов слабо махнул рукой. – Вам не чужды благородство и чувство сострадания. Таких людей теперь мало.
– И вы не боитесь, что я… – Дайнека замолчала, не договорив.
– Нет, не боюсь. Вы – человек чести. Да и кого заинтересует старая история, пусть даже такая… – Он закатил глаза, но тут же пришел в себя и договорил: – Пусть даже такая страшная. Я, милая барышня, умираю. Уходить с таким грузом туда… – Благовестов восстановил дыхание: – Я не хочу.
– Не знаю, что на это сказать. – Дайнека опустила глаза.
– Говорить буду я. А вы слушайте и, если хотите – пишите на диктофон, как это делали в прошлый раз.
– Простите.
– Не нужно извиняться. Я уже сказал и снова повторю: вы хорошая девочка и если врете, то наверняка во благо. Я – старый человек, людей вижу насквозь. Меня растрогал ваш поступок, и я не буду брать с вас слово молчать. Если посчитаете нужным – рассказывайте. Только вот ведь какая беда, никому это уже не нужно. Все умерли.
– Мне очень жаль…
– Я тоже был участником той экспедиции. В пятнадцать лет отец взял меня с собой и устроил разнорабочим. На раскопках я снимал лопатой верхний культурный слой – самый неблагодарный труд. Отец и дядя Веня Велембовский работали, как говорится, на острие – в нижней части раскопа. В тот год мы раскапывали скифский курган под Керчью. Курган оказался не-разграбленным, и это было удачей. Многие из наших находок теперь хранятся в Эрмитаже и прочих музеях. Но я не об том…
– Может, водички? – предложила Дайнека.
– Нет. Спасибо, – отказался Благовестов и продолжил рассказывать: – Помню разговор между отцом и дядей Веней. Мы жили втроем в одной палатке. Я притворялся, что сплю, они выпивали и разговаривали…
– О чем?
– Тогда я ничего не понял, но после небезызвестных вам событий все встало на место. Я сопоставил факты и ужаснулся. Но лучше давайте по порядку. Когда убили родителей Глебушки, я плакал вместе с ним. Мы были друзьями. Глеб поселился у нас, но через три года переехал в свою квартиру.
– Вы об этом рассказывали.
– И вот однажды, я уже учился в университете, мы с моей девушкой приехали к нам на дачу. Отец приготовил шашлыки, мать накрыла на стол, все было здорово. Вечером я вышел покурить и увидел, что в дальнем углу двора, у забора, где была куча компоста, отец разжигает костер. Я подошел ближе и вдруг заметил, что отец растерялся. В его руках была канистра, а в кострище, облитая бензином, лежала шуба Деда Мороза и голубая тряпка с опушкой, потом я понял – шубка Снегурочки. Отец чиркнул спичкой, и все занялось пламенем.
– Цвет у шубы какой?
– Я хорошо помню – синий.
– Что было потом?
– Отец попытался поговорить, но я уклонился от разговора и только сказал: «Я ничего не видел». После этого случая в наших отношениях появилась недосказанность и, я бы сказал, отчужденность. Никогда больше мы не были с ним близки, как раньше.
– Вы связали этот случай с гибелью Велембовских? – спросила Дайнека.
– Не сразу. Хоть и сказал отцу, что ничего не видел, но этот случай не отпускал меня. Я помнил шумиху вокруг Дедов Морозов. Соседка видела, как один из них шел к Велембовским. Я думал, сопоставлял различные факты и вспомнил, что за день до того, как убили Велембовских, в нашем доме поселились два папиных студента. Они были заочниками и приехали откуда-то из глубинки. Отец собирался с ними позаниматься перед сдачей экзаменов.
– А мама? – осторожно поинтересовалась Дайнека. – Мама была дома?
– Она уехала в поездку по Золотому кольцу. Были новогодние каникулы, и моя мама-учительница сопровождала свой класс. Предполагалось, что я тоже с ними поеду. Но я в последний момент отказался, потому что не нашлось путевки для Глеба.