Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– С Джафаровым – только так. Иначе не понимают.
– Ну, хорошо, лишь бы сработало.
– И последнее: адвокат Камнев нотариально заверил возврат займа. Отныне дом вне опасности. И кстати, Настя попросила у меня взаймы денег.
Дайнека спросила:
– Неужели дал?
– Половину от запрошенной суммы. – Вешкин улыбнулся. – Руководствуюсь принципом: кто скоро даст, тот вдвое даст. Читала Сомерсета Моэма?
– Нет. – Дайнека встала и потянула его за руку: – Идем, нужно поговорить.
Выйдя с Дайнекой из кафе, Вешкин спросил:
– Ну и что?
– Во-первых, ты – дурак, что дал Насте денег.
– Это ты могла сказать, не выходя из кафе.
– Во-вторых, неужели ты не понял, что их нужно оставить наедине?
– Это – аргумент, – кивнул Сергей Вешкин.
– В-третьих, нам нужно еще раз поговорить с Благовестовым. Мне кажется, он что-то недоговаривает.
– А это уже из другой оперы. Ну, мне надо на работу! – Он перебежал через дорогу к своему автомобилю и помахал оттуда рукой: – Если что – звони!
Машину Дайнека оставила отцу. Сама отправилась пешком к метро. Пока она шла, начался теплый реденький дождик, который не вымочил одежду, но уплотнил воздух так, что он стал густым и тяжелым, как масло.
Спустившись в метро, Дайнека ощутила, что от кондиционированного воздуха у нее замерзла спина. Ей взгрустнулось – было непонятно, куда двигаться дальше. Кажется, куда ни сверни, повсюду упрешься в стену. Ни на один вопрос не было ответа. Разрозненные обрывки информации, случайные факты из прошлого и мешанина современных событий. Где кроется ключ к разгадке? Она этого не знала.
Задумавшись, Дайнека пропустила свою станцию – не услышала голос диктора. Ожидая следующую, наткнулась взглядом на светящиеся лампочки маршрута. Станция метро, вблизи которой находилась Лешина заправка, была в двух остановках. Поезд остановился, перед ней открылись автоматические двери, но она осталась в вагоне.
Дайнека вышла через две остановки, поднялась на поверхность и выбрала маршрут, исключавший встречу с заправщиком. Она «огородами» проникла во двор дома под снос и постучала в окно сторожки.
Створка отворилась, и оттуда выглянул дядя Митя:
– Опять ты, оглашенная? Все ходишь и ходишь… Чего тебе надо?
– Можно я к вам зайду?
– Ну, заходи.
Вскоре он появился на крыльце и впустил ее в свою комнату.
– Мне нужно с вами поговорить, – сказала Дайнека.
– Уж сколько говорено. Неужто не хватит? Чего ко мне прицепились…
Дайнеке показалось, что сегодня сторож был настороженным и немногословным. Она связала это с тем, что он виделся с Лешей, и решила идти напрямик:
– А я сегодня видела вас на заправке.
– На какой такой заправке? – Дядя Митя замешкался. – Ах да! В магазин пошел, к земляку завернул. Алексеем зовут, мы оба с ним туляки.
– Вы жили в Туле? – Дайнека напряглась в предчувствии фарта.
– Почему это жил? – проворчал старик. – Я и теперь там живу. И жена моя там, и дети. И Лешка живет в Туле. В Москву приезжаем работать. Я вот на полгода сторожем подрядился, пока дома не снесут. Надоело все хуже горькой редьки. Скорей бы снесли.
– Алексей тоже?
– Что тоже? – с чувством протеста спросил старик.
– Тоже на полгода или как?
– Или как… Две недели работает с двенадцати до двенадцати. Две – отдыхает. Он-то хоть подмениться может. Недавно мотался домой. А я один как сыч. Меня некому подменить.
Раздумывая над тем, как задать главный вопрос, Дайнека предположила, что в таком разболтанном состоянии старик легко выставит ее из сторожки, но все же спросила:
– Дядя Митя, как же вы не слышали, что в комнате Велембовского ломают полы?
– Вот язва какая! Ты это зачем говоришь? – взорвался сторож, но вдруг обмяк и махнул рукой. – Сопьюсь я здесь один без жены. Каждый день – бутылка. Дома она меня держит в этих…
Пока он вспоминал, Дайнека подсказала:
– В ежовых рукавицах.
Дядя Митя кивнул:
– В них!
– Зачем же вы пьете? – поинтересовалась Дайнека. – Вы же дома должны сторожить.
– Сам не пойму. Вроде не хочу смотреть на нее, проклятую. А как Алексей придет после смены, колбаски принесет, огурчиков, хлебушка, ну, и бутылку беленькой. Куда тут денешься?
– И часто он к вам приходит?
– Как смену отработает – сразу сюда. У него в Москве угла своего нет, так он здесь иногда ночует. А мне и не жалко. Раскладушка у него своя. Пусть спит.
– Он был знаком со стариком Велембовским?
– Познакомился как-то. Когда тот ко мне заходил.
– Выпивали вместе?
– Как же без этого! Я, бывало, на лежанку уже заберусь, а они все о чем-то гутарят.
– Не знаете, не продавал ему Велембовский какой-нибудь бижутерии?
– Цацек бабских? Зачем они Алексею? Он не женат. Тарелку, помню, желтую, жестяную, Велембовский показывал. Хвастался, будто из золота. Так Лешка ее за двести рублей у него купил. Окурки, говорит, тушить об нее буду. Короче, посмеялись да разошлись.
– А вы говорили об этом следователю?
– Зачем? – удивился сторож. – Это к делу не относится. Это другая статья… – Помолчав, он вдруг оживился: – Как сейчас помню, было это на Пасху. Выпили немного, старик и говорит: «Нужно родительскую могилку поправить, плиты на ней побились». А ты, говорю, с цоколя оторви. Все равно под снос плитка пойдет. Мне не жалко, дал ему топор, и пошли они с Лехой плитку с цоколя отколачивать. Много перебили, однако ж наколупали. Старик потом на Ваганьково их по несколько штук таскал. Шнырь ему помогал. Леха, сколько ни предлагал помочь, старик ни в какую не соглашался. Слышал я потом, как Леха расспрашивал Шныря, мол, где могилка родительская у Велембовского находится. А Шнырь как на духу: возле Есенина, говорит. Там же неподалеку дед с бабкой лежат. Я еще, грешным делом, подумал, зачем ему это?
– Шнырь с вами выпивал? – спросила Дайнека.
Старик помотал головой:
– Нет, никогда. Шныря сюда не пускал – много чести. Но старик с ним дружил, спали в соседних комнатах. Я же тебе вроде рассказывал.
– Жаль Шныря… – Дайнека опустила голову. – И Велембовского жаль. Поломанные судьбы у людей.
– Старик после смерти своей Гали сильно страдал. Долго жить без нее не собирался. Мне, говорит, ничего в жизни не надо. Выпить, говорит, закусить да помереть поскорей.
Дайнека встала, собираясь проститься.