Щенка наши, конечно, поймали. И что с ним было делать? Отобрали «фауст», кто-то забрал на память висевший у него на поясе кинжал гитлерюгенда, оборвали с форменной рубашки все нацистские причиндалы, приурезали пару раз по шее и погнали домой, рявкнув: «Нах фатер-мутер, ферштейн?»

И началась обычная после большого боя и взятия большого города деловитая суета: подсчет потерь в живой силе и технике, расквартирование. Впрочем, с последним особых хлопот не было: в таком городе найдется немало школ, кинотеатров и других общественных зданий, где можно разместить немало солдат, да и для техники будет вдоволь места. Два полка с артиллерией, конечно же, стали налаживать за северной окраиной города линию обороны – немцы, как уже говорилось, сидели километрах в двенадцати, но таков уж порядок…

Квартирьеров мы сюда, разумеется, выслать не успели – слишком быстро вошли в город. Так что заняться этим пришлось командирам подразделений. Хорошо еще, что у меня был не полк, но все равно, часа два с половиной пришлось мотаться по городу на двух «Виллисах» разведвзвода, пока не устроил всех вместе с техникой (часто сверяясь с картой). Везде, где я проезжал, видел обычные хлопоты: разъезжают грузовики, танки и санитарные машины, проходят пешие, повсюду тянут провода полевых телефонов, присобачивают на стены указатели «хозяйство такого-то» (в таком большом городе без этого не обойдешься). Один раз пересекся с Серегой Чугунцовым – он куда-то спешил на двух набитых его ребятами «Виллисах» (ну конечно, в таком городе работы по его линии было немало, не то что в той дыре, где я недолгое время комендантствовал). Махнули друг другу на ходу, крикнули:

– Живой?

– А то!

И разъехались, радуясь, что оба живые. Поскольку на этом служебные заботы кончились, весь день до вечера, как водится, будет отведен на обустройство, а время детское, половина пятого, можно было подумать и о том, как немного выпить – после той мясорубки, что творилась с утра, пользительно, чтобы легонько успокоить нервы… Не нами придумано, не на нас и кончится. Да и Вася Тычко, мастер на все руки, должен был подыскать где-нибудь на окраине маленький тихий домик для нас четверых, вроде того, который мы утром покинули – наверняка навсегда.

«Опель Адмирал» ждал меня, где и условились, возле памятника какому-то рыцарю в латах, не исключено, что королю (поверх шлема у него красовалась явная королевская корона – обруч с зубцами). Никакой памятной доски при нем не имелось – видимо, подразумевалось, что каждый истинный немец должен и так эту историческую персону знать с малолетства.

Я распахнул дверцу, с удовольствием плюхнулся на мягкое кожаное сиденье и блаженно откинул голову на спинку, прижался к ней затылком. Линда смотрела на меня сияющими глазами, но без малейшей тревоги – ну да, сама ж предсказывала, и я ей верил…

– Линда, – сказал я, перекатив голову в ее сторону, – ты, случайно, не знаешь, что это за хмырь в латах?

– Конечно, знаю, – сказала она словно бы даже чуточку обиженно. – По истории у меня как раз были отличные отметки. И в городе этом я не раз бывала. Это Генрих Птицелов.

Ну, я его смутно помнил – что-то из раннего германского Средневековья, а прозвище получил за то, что любимой его забавой было ловить птиц в силки. Странно только, что ни одна жертва его охотничьей страсти присутствия на монументе не удостоилась.

– С нашими воевал? – деловито спросил Вася Линду.

– Ни разу.

– Ну, тогда пусть стоит, – великодушно разрешил Вася.

– Вася, – сказал я, – что там у нас с запасами?

Он понял мгновенно и ответил лихо:

– А когда это у нас не было запасов, товарищ майор? Прикажете маленький достархан соорудить?

– Именно что маленький, – сказал я, откидывая столик.

Он проворно извлек бутылку коньяку – из тех старых трофейных запасов, – наполнил два стакана: один почти до краев, другой на палец, для Линды. Себе, разумеется, не налил: субординацию понимал четко, ординарец в присутствии командира пить не должен, разве что уж выйдет какой-то особый случай. И четко просекал неписаный статус Линды, пусть и носившей солдатские погоны. Ну, насколько я его знал, вечером потихоньку наверстает, скорее всего, с кем-нибудь из корешей из разведвзвода…

Я принял у него бутерброды, первым делом передал один Линде. Мелькнула мысль: а вдруг ей будет неприятно пить за взятие нами немецкого города? Нет, преспокойно взяла стакан. Быть может, ей было по душе, что и этот город остался целехоньким – сколько развалин повидала…

Я медленно вытянул полстакана, откусил микроскопический угол от бутерброда. Снова, как множество раз, медленно отпускало сумасшедшее напряжение боя. Я верил Линде, но все равно, пройти через такое – сжечь сколько-то сантиметров нервов…

– Что там с домом, Вася? – спросил я, прикончив стакан.

– Все в ажуре, товарищ майор. Не на окраине, но и не в центре, двухэтажный, малость побольше того, где мы последний раз жили. И хозяева имеются, но не похоже, что от них будет беспокойство – старик со старушкой, божьи одуванчики. Перепугались, конечно, оба, старикан мне даже приволок глобус и парочку географических атласов. Кое-как объяснились на пальцах. Указки там у него, карты… Я так понял, всю жизнь географию преподавал, доказывал мне, что он человек совершенно мирной профессии. Ну и ладно, пусть живет. Я ему показал, что вы мне в записной книжке еще когда написали. Не сказать, чтобы обрадовался, но трястись, как овечий хвост, перестал. Ничего, прикормим – повеселеет…

– Ну, тогда поехали к твоему географу, – сказал я. – В самом деле, прикормим, по-немецки поговорим – повеселеют, первый раз, что ли.

Действительно, я ему давненько уж написал в записной книжке несколько немецких фраз: «В вашем доме на какое-то время остановятся на постой советские военнослужащие. Вам не будет причинено никакого вреда. Извините, война».

Линда вдруг спросила каким-то непонятным тоном:

– Теодор, у нас есть минут двадцать свободного времени?

– До самого вечера, – сказал я. – А что?

Ее голос стал прямо-таки умоляющим:

– Теодор, можно я – совсем недолго – посмотрю ратушу? Мало того, что это памятник архитектуры, это еще и историческое место. Там в восемьдесят первом канцлер Бисмарк выступал перед магистратами, депутатами ландтага и дворянами округа. Это историческая речь, о ней во всех учебниках написано… Говорят, конференц-зал сохранился в полной неприкосновенности: и кресла, и кафедра, с которой выступал канцлер… Я бы только немножко посмотрела… Отец рассказывал, что еще при Веймарской республике туда пускали экскурсии, а при нацистах перестали… – Ее голос прямо-таки звенел от волнения. – Я бы посмотрела совсем недолго… Теодор, если можно…

– Пожалуйста, – пожал я плечами. – Свободного времени у вас столько, что девать некуда, по крайней мере, сегодня…

Ее очаровательное личико прямо-таки просияло, она подалась ко мне, но в последний момент покосилась на Васю с Кузьмичом и воздержалась от вещественных выражений благодарности. Я подумал: в конце концов и мне не мешает чуточку развеяться после всего сегодняшнего. Побачим, что там за зал и кафедра, с которой выступал железный канцлер…