Определив по петлям дверцы в перегородке, что она открывается внутрь, я ее бесцеремонно пнул, прошел внутрь, взял тот стул, что не валялся, а стоял, как приличному канцелярскому стулу и полагается согласно орднунгу, вынес и поставил рядом с Линдой:

– Садись-ка.

– Мне уже легче, – слабо запротестовала она. – Это только в первые секунды тяжело, будто солнечный удар обрушивается, а потом начинаешь воспринимать все спокойно…

– Командир приказывает, рядовой Белова, – сказал я уставным тоном.

Это подействовало, она села. Вася Тычко смотрел на нее без малейшего удивления – он прекрасно понимал, в чем дело, после того как сообразил, кто углядел за десять километров немецкую колонну.

Я достал носовой платок – сегодня утром, собираясь в атаку, положил в карман стираный, и не было случая его замызгать, – тщательно вытер с лица Линды бисеринки пота. Новых не появилось, ее лицо приобретало нормальный свежий цвет – как и в двух предыдущих случаях. Спросил:

– Что чувствуешь?

– Под полом и за потолком ничего нет, – старательно ответила она, словно прилежная школьница. – А вот за всеми стенами… Там много места, и оно буквально забито смертью…

Что она имела в виду? Только камуфлет[6], взрывчатку, ничего другого здесь под определение смерти не попадало. Я прошелся вдоль ближайшей стены, присмотрелся к железным листам, к заклепкам, потрогал одну пальцем, добросовестно, как не раз до того, попытался поставить себя на место противника, да вдобавок, присев на корточки, присмотрелся к линолеуму – и кое-какие соображения стали вырисовываться.

– Линда, ты свою работу сделала, – сказал я. – И блестяще, молодец. А потому иди и сколько душе угодно осматривай свой исторический зал. Сейчас здесь будет очень людно. В зале твое присутствие ни малейшего удивления не вызовет, а вот здесь… Не самое интересное место для девушки. Ну, иди. Ты молодец, правда.

– Спасибо. – Она улыбнулась своей почти обычной улыбкой и вышла. Я успел сказать ей вслед: – Времени у тебя полно, мы здесь будем долго… – повернулся к Васе: – А ты лети пулей на третий этаж, разыщи там Сомова и скажи, что я его прошу прийти сюда по неотложному делу. Одна нога здесь, другая уже там!

Он выбежал. Я еще раз прошелся вдоль стены, не в первый уже раз дивясь изобретательности немцев – вроде бы в голове одни параграфы, уставы и орднунги, а вот поди ж ты, нашлась какая-то сволочь с фантазией…

Командир саперной роты капитан Сомов вошел с чуточку недовольным лицом: ну конечно, я ему был не командир, а собственно говоря, посторонний, разная у нас была специфика службы. А какому командиру понравится, если в его дела станет вмешиваться посторонний? Хорошо еще, что я был старше по званию, а в армии не принято игнорировать пусть не приказ – приглашение старшего по званию. Да и по служебному положению я, пожалуй, был на ступенечку выше…

Убедительное объяснение для него я уже приготовил. Для этого нисколечко не понадобилось напрягать мозги – я просто-напросто вспомнил историю с окруженцами, мифического мирного обывателя, усмотревшего на опушке леса десяток солдат. Тогда прекрасно сошло, должно сработать и сейчас…

– Вы, конечно, и эту комнату проверили, капитан, – сказал я. – Не могли не проверить…

– Конечно, – сказал Сомов, как любой на его месте, уязвленный тем, что посторонний, очень может быть, посмел (ну, пусть самую чуточку) сомневаться в его профессиональной компетентности. – Только от проверки не было никакого толку: вся комната – один сплошной сейф, сплошной металл, тут любые приборы бессильны…

А я не в первый уж раз за этот месяц подумал: незаметно для себя все мы в последнее время расслабились чуточку, вот ведь что. Всем уже ясно, что конец войны не за горами, до Берлина всего ничего, роли давно уже переменились, теперь мы прем могучей силищей, а немцы, хотя в иных местах и дерутся отчаянно, как бы заранее записаны в побежденные, на серьезные контрудары после Курской дуги уже неспособны, частенько если не драпают, то отходят. Вот и появилось некое превосходство – самокритично признавая, я и по себе это иногда чувствовал. Еще год назад Сомов, прекрасно зная, кто здесь разместится, для порядка приказал бы снять хоть одну железную плиту, а теперь пренебрег…

– Есть все основания думать, что эти стены – просто камуфляж, а за ними заложена взрывчатка, – сказал я.

– И откуда же у вас такие сведения? – с ноткой язвительности осведомился Сомов.

– Случай помог, – сказал я. – Остановились на перекрестке, стали расспрашивать наших, не знает ли кто, как проехать к ратуше, и тут бросается к машине цивильный немец. Странно, конечно – обычно они, сами знаете, когда мы в город ходим, по подвалам и запечьям сидят. Но тут же оказалось, что ничего странного. Немец этот – антифашист из уцелевших. Справедливо рассудил, что в такой машине, как у меня, мелкое начальство не ездит, а ему как раз нужен был старший офицер, сведения у него очень уж важные… И знаете, что он рассказал? Очень любопытные вещи… Примерно за неделю до того, как немцы отсюда ушли, они выставили из ратуши всех гражданских, начиная с бургомистра и кончая последним сторожем. Объявили, что в здании будут расквартированы войска. Там и в самом деле вскоре разместились две роты ваффен СС, но, как явствует из последующего, не просто на постой, а для охраны и соблюдения секретности. Немец этот жил неподалеку, из его окошек прекрасно просматривалось заднее крыльцо ратуши. Ему кое-что показалось подозрительным, и он, не включая света, просидел в кухне у окна. Все три ночи прямо-таки потоком подъезжали тяжелые грузовики, эсэсовцы таскали сначала большие, плоские деревянные ящики, по размерам вполне подходившие для таких вот плит, – я кивнул на ближайшую стену, – потом уже другие, и наконец, те, что по его описанию, как две капли воды похожи на один из тех типов, что немцы используют для взрывчатки. Эти, как он уверяет, так и остались в здании, а все остальные эсэсовцы увезли с собой, причем таскали их так, словно они, лишившись содержимого, были пустыми и легкими. А потом в здании еще день стоял сплошной грохот, словно там работали с металлом. К тому времени по городу широко распространился слух, что город немцы намерены защищать и в ратуше устраивают опорный, хорошо укрепленный пункт. Я так думаю, те, кто все это затеял, этот слух и распустили… Но, вы сами прекрасно знаете, город они покинули без боя, – и ни малейших следов «укрепленного пункта» я здесь что-то не видел. Вы ведь тоже? Вот видите. Объяснение тут может быть одно-единственное, и вы, как сапер, мигом догадаетесь… Вот и старшина, – я кивнул на Васю, – был свидетелем нашего разговора.

– Так точно, товарищ капитан, – без малейшей заминки, не моргнув глазом, отрапортовал Вася. – Врать не буду, не понял из их с товарищем майором разговора почти ни слова – школьный немецкий из головы давно выветрился, так, на войне того-сего нахватался, но не настолько, чтоб разговор понять. Но был такой немец, точно, взъерошенный весь, взволнованный. И после разговора с ним товарищ майор велел гнать в ратушу, а потом послал за вами…