И наконец, самый знаменитый проект Хьюза в области авиастроения. Знакомый кораблестроитель помог Хьюзу получить контракт на $18 млн на строительство трех гигантских «летающих лодок». На выполнение заказа отводилось три месяца; самолеты должны были перевозить через океан войска, не подвергая их риску атаки немецких подводных лодок. В результате Хьюзу удалось построить только один летающий корабль Н-4 «Геркулес» (иначе Spruce Goose, или «Еловая гусыня»), но… после окончания войны. «Я по натуре перфекционист, и мне трудно смириться с тем, что что-то не будет доведено до совершенства», – признавал Хьюз. В условиях военного времени металл был труднодоступен, и свою «Гусыню» Хьюз сделал почти полностью из дерева (правда, не из ели, а из березы). Размах крыльев составил почти 100 метров (больше футбольного поля), а вес – £400 тыс.; этот самолет был и остается самым большим в истории авиации. Хьюз собственноручно поднял в воздух «Еловую гусыню» 2 февраля 1947 года, всего на несколько минут, но зато при большом стечении восторженных зрителей. После войны это чудо техники было уже никому не нужно; вплоть до смерти Хьюза его поддерживали в рабочем состоянии, а когда его не стало, отправили в музей.

Помимо авиастроения Хьюз интересовался авиаперевозками. Он купил контрольный пакет акций международного авиаперевозчика Transcontinental and Western Air (TWA) и превратил эту авиакомпанию в одну из крупнейших в Америке. Но страсть к перфекционизму повредила Хьюзу и тут: сначала он никак не мог придумать, какие именно самолеты он хочет приобрести для своих авиалиний, а когда наконец решился, выяснилось, что у него не хватает денег, чтобы оплатить заказ. Кредитовавшие его банкиры взяли T WA в свои руки и в 1960 году оттеснили Хьюза от управления компанией. В 1966 году он проиграл связанный с T WA судебный иск и был вынужден продать свои акции, но получил за них больше $500 млн. Многие сочли это скорее успехом, чем поражением.

В 1950-е годы Хьюз все больше утрачивал контакт с людьми, но с делами, тем не менее, справлялся. В 1953 году он, как и подобает всякому настоящему магнату, создал собственную благотворительную организацию – Hughes Medical Institute в Делавере. Этому медицинскому фонду Хьюз передал свою компанию Hughes Aircraft, сэкономив тем самым миллионы долларов: предприятие, ежегодно производившее военное оборудование на $1 млрд, в одно мгновение стало благотворительной организацией, освобожденной от налогов. И даже когда был принят закон, перекрывающий аналогичные каналы ухода от налогов, у Хьюза хватило влияния, чтобы пролоббировать в нем строчку, в которой для медицинских благотворительных организаций было сделано исключение.

Последним его увлечением стал гемблинг. Опасаясь, что полмиллиарда от продажи T WA будут съедены налогами, Хьюз отправился из Калифорнии в Неваду покорять новые земли и новые сферы бизнеса. Ночью 27 ноября 1966 года к служебному входу отеля-казино «Дезерт Инн» в Лас-Вегасе подъехал грузовик. Из него вышел Говард Хьюз, поднялся на лифте на последний, девятый этаж и вошел в располагавшийся там пентхауз. Так началось завоевание Лас-Вегаса и последнее, самое мрачное десятилетие жизни Хьюза. Хьюз отказался покидать свое убежище, и владелец «Дезерт Инн» вынудил его купить весь отель (он же казино). Хьюз и на этот раз был верен себе, став единственным человеком, получившим лицензию без разрешения Комиссии по контролю за азартными играми. Вслед за этим Хьюз купил одно за другим еще несколько знаменитых игорных заведений в Лас-Вегасе. Оборот наличности в этих казино таков, что, имея их, фактически имеешь в своем распоряжении личный банк, что не могло не понравиться подозрительному и нелюдимому Хьюзу. Он решил всерьез заняться освоением американского юго-запада, купил в Неваде золотые рудники, потратил $30 млн на неосвоенные земли, приобрел местную телекомпанию, авиакомпанию West Coast Airlines (переименовав ее в Hughes Air West) и северный аэропорт Лас-Вегаса в надежде превратить его в современную воздушную гавань для сверхзвуковых самолетов.

В течение многих лет Хьюз почти не покидал «Дезерт Инн» и общался с людьми исключительно по телефону или с помощью записок. Потребность в общении обострялась ночью, и Хьюз однажды признался, что выбрал Лас-Вегас, потому что «это единственное место, где можно найти собеседника между тремя и шестью часами утра». Нанятые им мормоны надежно охраняли его от людей – и от микробов, будучи вооружены тоннами бумажных носовых платков. Но убегая от мнимых опасностей, Хьюз оказался в непосредственной близости от вполне реальной угрозы: в Неваде регулярно проводились ядерные испытания. Против радиации мормоны были бессильны.

* * *

Оказавшись рядом с ядерным полигоном, Хьюз стал панически бояться, что взрывы приведут к заражению подземных источников воды. Он отправил своих посланцев на полигон с пространными письмами, в которых излагал свои опасения. Руководитель ядерных испытаний был потрясен степенью осведомленности Хьюза и его знанием всех технических подробностей. Одновременно Хьюз пытался воздействовать на руководство штата, обратившись к губернатору.

Но взрывы продолжались. 16 апреля 1968 года Хьюз узнал из газет, что через десять дней в Неваде будет произведен самый крупный ядерный взрыв на территории США за всю историю. Хьюз в отчаянии прибег к последнему средству – написал президенту США Линдону Джонсону, причем это была не просьба и даже не призыв, а настоятельное требование, временами напоминающее шантаж. «Господин президент, – писал Хьюз, – возможно, вы об этом не помните, но много лет назад, когда вы были сенатором, мы с вами были знакомы, не близко, но достаточно, чтобы вы запомнили мое имя. Теперь, когда вы стали президентом, я испытываю острую необходимость пообщаться с вами, поскольку одно за другим происходят события, в связи с которыми мне срочно нужна ваша помощь… Сейчас происходит нечто, что только вы можете остановить… На основании моего личного заверения в том, что независимые ученые и инженеры располагают неопровержимыми доказательствами того, что намеченный на завтрашнее утро взрыв представляет угрозу здоровью жителей южной Невады, могли бы вы хотя бы на короткое время отложить этот взрыв и позволить моим представителям изложить любому назначенному вами лицу безотлагательные причины, по которым мы считаем необходимым отложить испытание на 90 дней?»

Хьюз почти 12 часов писал и переписывал четырехстраничное послание. Когда оно попало к президенту, до взрыва оставалось меньше суток. Президент прочитал его и пришел в ярость: «Кем он себя возомнил, этот Говард Хьюз?!» И тем не менее Линдон Джонсон заколебался. Только после интенсивных консультаций с советниками по науке и оборонщиками он дал наконец добро на проведение испытаний.

У Хьюза, однако, были все основания рассчитывать на то, что Джонсон с большим пониманием отнесется к его мнению. Еще в конце 1940-х годов, в бытность Джонсона сенатором, Хьюз ежегодно выдавал ему по $5 тыс. (больше трети годового жалованья сенатора) в обмен на лоббирование интересов компаний Хьюза. Хьюз финансово поддерживал Джонсона по меньшей мере лет 20, в том числе и в 1960 году, когда тот впервые пытался бороться за президентское кресло, но демократы предпочли выдвинуть Джона Кеннеди. Так что две недели спустя после взрыва, когда и без того оскорбленный Хьюз получил конфиденциальный ответ от президента, он был унижен такой черной неблагодарностью. «Я с ним имел такого рода дела и раньше. Так что со мной пусть он не напускает на себя этот вид внушающей трепет добродетели…» – писал Хьюз.