– Ты что здесь делаешь?

Эльконто, как она и предполагала, не выглядел ни веселым, ни довольным жизнью.

– Читаю.

– Почему здесь?

– Потому что я читаю для тебя.

– Для меня?

– Ну, да. Когда мне грустно, ты приходишь и читаешь мне, когда грустно тебе, читаю я.

Он смотрел на нее со странной смесью удивления и досады – не хотел, чтобы она приходила, и Ани, чтобы не потерять драгоценных секунд, вывалила на него все сразу – всю речь, что запланировала еще в спальне:

– Я знаю, мне бы тоже не понравилось, если бы ко мне пришли друзья… ученики… и устроили шоу, в результате которого меня бы увидели голой соседи. Это неприятно. И я тоже хороша – смеялась над этим, – ты прости, ладно?

И пока Дэйн не успел вставить ни слова, затараторила дальше:

– Еще я пришла сказать, что приготовила тебе ужин – очень вкусный ужин, ты попробуй, ладно? И спасибо тебе за журналы. И еще, если тебе понадобятся идеи, как отомстить ученикам, ты только свистни – мы придумаем бумажные бомбочки с водой, налепим им на сиденья машин жвачки или вырядимся привидениями и будем выть у них под окнами…

Он улыбался? Ведь улыбался, только тщательно пытался не дать уголкам губ приподняться.

– Я помогу, слышишь? Я тоже буду в этом участвовать! – От смущения и от того, что собиралась сказать дальше, Ани покрылась жаркими пятнами. – И еще… если бы у меня была такая попа, я бы в жизни ее не стеснялась. Очень… красивая.

Последние слова она выпалила, чувствуя, как полыхают щеки. А перед тем, как броситься вниз по лестнице, успела заметить, что улыбка прорвала-таки барьеры и вырвалась на свободу, однако лицо Дэйна при этом сделалось не менее розовым, чем ее собственное.

* * *

– Как твоя прогулка с Бартом?

– Хорошо. Он, как ты и сказал, бежал все время рядом, даже на стадионе по кругу семенил за мной, как приклеенный. И вообще, с ним… спокойнее.

– Отлично. Ему тоже полезно побегать, а то уже третье печенье слопал и сидит, будто сутки не ел.

Пес действительно выглядел манипулятивно несчастным – печенье, видимо, удалось на славу – сам Дэйн уминал четвертое, и это под чаек после огромной тарелки рагу.

Стратегия с чтением у двери удалась тоже; после пламенной речи хозяин квартиры спустился в кухню уже через двадцать минут. Обстановка разрядилась, стала легче, ровнее, спокойнее, хотя они оба, не сговариваясь, тему утреннего происшествия по молчаливому согласию решили не поднимать.

Кухню, с помощью косых оранжевых лучей, прощупывало солнце – трогало фарфоровые чашки, заливало поверхность стола, подкрашивало золотым белый пластиковый бок чайника.

Ани, как уже было с утра, вновь почувствовала смущение. Зачем она собирается об этом просить? Для чего? Могла бы обойтись, но почему-то свербит внутри странное желание попробовать – из-за чего оно пробудилось?

– Дэйн…

– Да?

– Скажи, а ты мог бы меня учить?

– Чему?

– Ну… – Она поправила рукой волосы и смутилась еще сильнее, внутренне сжалась почти в спираль. – Рукопашному бою. Ты ведь можешь?

– Зачем тебе?

Эльконто вдруг сделался жестким, даже подозрительным, откинулся на спинку стула и перестал жевать.

– Просто, я подумала… Я. – Слова никак не давались. – Я одна совсем. Никого не знаю, постоять за себя не могу. Может, ты мог бы показать мне пару движений для самообороны? Какие-нибудь простые. Я не хочу вместе с такими парнями в группу, я буду стесняться, а вот сама. Если ты не откажешь…

Он все сверлил ее взглядом и не отвечал.

– У тебя, наверное, и девочек-то нет. В смысле, не учишь таких. Но я не прошу многого, пару движений. По вечерам… Раз-два в неделю… Я буду прилежной.

* * *

Чего он не мог понять, так это причину собственного согласия.

Прохладная трава, закатный, пропитанный апельсиновыми искорками, воздух, стоящая напротив, в спортивной майке, штанах и кроссовках, Ани с высоко поднятым, затянутым резинкой почти у макушки, хвостиком.

– Нет, так ты не заблокируешь удар. Локоть выше. Учись чувствовать направление, откуда может прилететь, предугадывай траекторию движений противника. Я покажу тебе простые блоки, затем перемещение на ногах. Пока его не отточишь, не удержишь баланс ни при атаке, ни при обороне.

Она слушала и слышала. Училась. Поначалу неуклюже, но старательно выполняла то, что он говорил – совершала выпады, пыталась остановить плавную атаку его рук. Двигалась с просадкой в коленях, путалась в направлении перемещений, путалась в том, сжать ли пальцы в кулак или схватиться ими за майку напротив. Иногда морщилась от неудач и трудной задачи обдумывания собственных действий, но упорно сжимала зубы и пробовала вновь.

Удивительно, но даже после того, как он покинул лужайку, спустя двадцать минут, Ани-Ра все еще была там, в саду – медленно двигалась по траве, училась выстраивать блоки, помнить про мягкость ног и разворот ступней, пыталась бороться с невидимым противником.

А Эльконто стоял у окна гостиной второго этажа, смотрел на позолоченную закатным светом девчонку с хвостиком и думал о том, что когда-нибудь она вломит этим маленьким кулачком ему в челюсть.

За обучение. За вранье. За все хорошее.

Минуло ровно две недели с тех пор, как Ани-Ра Эменхайм появилась в его доме.

Две недели. Создатель, кто бы мог поверить?

И если в первые дни, вынужденный врать и играть свою роль, он относился к ней с опаской, раздражением и недоверием, а в последующие с любопытством наблюдал за каждым жестом, изучал черты характера, узнавал что-то новое, то теперь… привык.

Больше, чем просто привык.

В какой-то момент Дэйн поразился тому, как гладко и гармонично присутствие Ани влилось в его размеренную, одинокую и устоявшуюся жизнь. Ее утренние пробежки, вечерние сессии чтения, уютный запах домашней еды, свежее печенье вечером перед телевизором, горячие вкусные завтраки и свежесваренный кофе…

Она ничего не просила и не жаловалась – просто жила, боролась, пыталась вспомнить саму себя, и он восхищался этим.

Целыми днями, с тех пор, как он выдал ей все необходимое по списку, Ани увлеченно тестировала себя на предмет затерянных в памяти знаний: рисовала красками в альбоме – измазала ими шесть огромных листов, прежде чем поняла – нет, она не художник; борясь со скукой, изучала занудные ряды цифр в чужих отчетных документах, морщилась, пыталась уловить проблеск интереса к бухгалтерии, даже подняла имеющуюся у него дома малочисленную литературу по делопроизводству, но и это занятие отложила двое суток спустя.

Наголо остриженную куклу, теперь валяющуюся в гараже, он помнил до сих пор – симпатичную, с широко распахнутыми голубыми глазами, длинными ресницами и… остатками клочковатых прядей на пластиковой голове.