Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Я… — шепотом начала Ева, всё еще ощущая горячее дыхание на своем лице. — Я так не могу.
Отвратительная, презираемая Райнхардом фраза выстрелила ему куда-то в грудь. Будь его воля, он бы запретил абсолютно всем женщинам произносить эти глупые, нерациональные слова. Впрочем, в остальных случаях они лишь раздражали его, но никогда особо не мешали. Своей настойчивостью он всегда умело ломал любую женщину, которой хотел завладеть. Ему был безразличен её протест, ведь он знал, что в итоге она поддастся горячему желанию. Но сейчас… он продолжал держать Еву рядом, однако от мысли, что ему придется насильно склонять её к ночи, которая лишит девушку сил, в чёрной дьявольской душе зарождалось невероятно мерзкое, тяжелое чувство.
— Что не так? — он постарался унять свои эмоции, чтобы голос не сорвался на рык.
— Ты не отпустишь меня? — с еле слышимой неловкостью шепнула Ева.
— Нет. — моментально и резко отрезал дьявол.
Девушка отчего-то улыбнулась. Как-то глупо, всё также неловко. Её умиляло это дерзкое желание Райнхарда держать её рядом, но в то же время оно немного пугало её. Да. Именно в этом и было дело: она не знала, что чувствовать к нему. Пытаться любить или ждать, когда он воспользуется ею и разобьет ей сердце? Ведь дьявол не был похож на тех, кто умеет долго питать нежное чувство к женщине. Тем более, к смертной женщине.
— Мне… — подобрать слова было невероятно сложно, — … мне очень тепло и необъяснимо хорошо, когда ты рядом.
Ева говорила это так, словно пыталась оправдаться. Именно за такими словами всегда идет бьющее под дых, жестокое «но».
— Тогда в чем дело? — Райнхард не мог ничего с собой поделать, и голос его был излишне строг.
Девушка молчала. Она спрятала взгляд, хоть ей всё равно было никуда не деться из-за настойчивых объятий. В одной руке она продолжала сжимать кристалл, а ладонь второй аккуратно касалась широкой мужской груди. Ева пыталась найти слова. За секунды расставить у себя в голове всё по полочкам и объяснить своему хищнику, почему она не может просто так отдаться на растерзание. Но дело было не в разуме, а где-то глубже: её душа была не на своём месте от всего происходящего.
Райнхард ждал и каждая секунда тишины давила на него невероятно тяжелым грузом. Вечно спокойный и собранный, сейчас он буквально ощущал, как его нервы не выдерживают. Не потому что девушка не отвечала, и даже не потому что отстранилась от поцелуя, хотя её губы все еще невероятно манили его. Нет. Дело было в том, что с каждой секундой в его голове всё четче и четче возникала одна лишь навязчивая мысль: «всё же придется соврать». Ложь — его извечный прекрасно отточенный инструмент, с которым он обращался еще лучше, чем с магией. Но почему-то эта нерешительная смертная выворачивала его всего наизнанку, и губы никак не хотели поддаваться нужде солгать. Ведь, кажется, Ева смирилась и приняла Слезу Авеля обратно. Ведь он одной фразой сломает ей будущее в роли наследницы Сифа. Ведь завтра, когда она узнает всё, то, возможно, возненавидит его…
Но это будет завтра.
— Если ты боишься последствий нашей запрещенной связи, я нашел решение. Можешь не думать об этом. Всё будет хорошо. — у него внутри будто бы с оглушающим звоном лопнула струна.
Несмотря на это Райнхард смог выдавить полуулыбку. Скрывая от Евы своё притворство, он поддался чуть вперед, утыкаясь носом в её чёрные локоны и вдыхая их аромат. Как осуждающий себя наркоман, получивший дозу, он с болью внутри убеждал себя, что эта ложь стоит того. Что лучше иметь хоть какой-то шанс быть прощенным когда-нибудь, чем понимать, что она не будет принадлежать ему никогда. Он ненавидел себя за эти мысли, но именно они клубились сейчас в распаленном дьявольском мозгу. Одно сплошное желание завладеть ею, а не глупые оправдания о благе мира.
— Если честно, я даже не подумала об этом. — раздался тихий, чуть удивленный голос Евы.
Райнхарда будто пронзил электрический импульс. Он с ощутимым болезненным откликом прошелся по всему позвоночнику. Дьявол еле слышно выдохнул и вопреки всему чуть ослабил свою хватку, давая Еве десяток сантиметров пространства. Чтобы она могла свободно дышать, но всё равно не смела никуда деться. Он натянул на лицо привычную маску спокойствия, приправив её сверху толикой заинтересованности, и взглянул девушке в лицо.
— Тогда я совсем тебя не понимаю.
— Я тоже. — как-то истерично-горько усмехаясь, ответила ему Мерриман.
Она повела плечами, как бы осознавая и пробуя на вкус этот маленький кусочек свободы, который был ей дан. Его хватит. Пока хватит. Ева подняла на Райнхарда взгляд своих больших серо-зеленых глаз и, несколько раз растерянно похлопав ресницами, совсем неуверенно произнесла:
— Просто мне нужно понимать… я даже не знаю… что ты ко мне чувствуешь?
Райнхард замер. Его брови стянулись к переносице, а в глазах появилось одно огромное непонимание. Он испытывал такие муки чертовой совести (откуда она вообще взялась внутри него?), а Ева хотела чего-то подобного? Смертные. Слабые, слишком чувствительные, иногда такие нерациональные. Читая столь откровенные эмоции негодования на лице мужчины, Ева как-то неловко начала ёрзать в его руках, будто бы пытаясь окончательно выбраться. Однако она лишь ощутила, что дьявол снова прижал её к себе сильнее.
— И всё? — не скрывая неприсущей для него растерянности, спросил дьявол.
— Это много! — обиженно запротестовала девушка. — И это важно!
К её горлу даже подступил ком. Она совсем не ожидала, что к такому откровению после поцелуя, который Райнхард сам же инициировал, он отнесется с таким оскорбительным непониманием. Она ощутила себя глупым ребенком, зачем-то закинутым в объятия слишком взрослого грубияна, из которых нужно было поскорее сбежать.
— Я не хотел тебя обидеть. — с легким налетом раздражения ответил дьявол, чувствуя, что Ева пытается выбраться из объятий.
Райнхард теперь проклинать себя за то, что задумал всё это. В пол силы, конечно, ведь даже это трепыхание женского тела у него в руках было приятным и манящим. В остальном же он начинал чувствовать себя как-то странно, совершенно для него ново… наверное, обычные смертные называют это неловкостью. Ему никогда ничего не нужно было рассказывать женщинам о своих чувствах, провались они в бездну. Единственная, представительница слабого пола, которой дьявол мог сказать хоть что-то нежное, была его почившая мать. Ну и Октавия, и то редко. Он был «человеком» дела. Если бы Ева попросила убить
