ГАСПАРЯН: Из 10–1. А кто были эти люди? Это пленные красноармейцы или это русская эмиграция, или это сами этнические немцы? Из кого вербовалась агентура?

ХРИСТОФОРОВ: Если говорить о начале войны, о 1941-м, то тут нужно разделить как бы на две составляющие: первая — это профессиональные разведчики и диверсанты немецкие, которые прошли длительную подготовку, которые были хорошо обучены, и в составе десантов, диверсантов, парашютных десантов в первую очередь в первые же дни войны забрасывались. Но у них была цель именно разведывательно-диверсионная: в первую очередь захватить мосты, мешать отступлению наших войск, совершать диверсии на коммуникациях, то есть вот такие высокопрофессиональные разведчики. Именно поэтому в первые дни войны, если мы обратимся к документам, мы видим, идут постановления Государственного комитета обороны, идут приказы по линии НКВД, идут различные директивные указания по линии ЦК партии, по линии Совнаркома о том, чтобы усилить борьбу с десантами и диверсантами противника. В первые дни войны вот это было очень важно, чтобы выявлять всех диверсантов противника. Большинство из них было экипировано в форму одежды Красной армии и забрасывалось именно с диверсионными целями. Вторая часть, если говорить о нашем противнике, — это были завербованные агенты из числа советских военнопленных. В первые дни войны, к сожалению, трагически сложившиеся так для Красной армии, трагически сложившиеся так для всей нашей страны, в плен попало огромное количество наших военнослужащих: более миллиона попало в первые недели, месяцы войны. И вот именно работе среди советских военнопленных была посвящена основная деятельность. Они выискивали тех, кто согласится принять условия, согласится сотрудничать с германской разведкой и возвратится в тыл, в советский тыл для того, чтобы в первую очередь собирать разведывательную информацию. Конечно, их не учили диверсии, их не учили совершать террористические, диверсионные акты, их задача была узко специфическая — собрать информацию о местах дислокации, о коммуникациях, о положении на коммуникациях советских войск и вернуться обратно. Вот как раз именно об этом контингенте и говорится, что один из 10 если вернется и принесет. Забрасывались огромными количествами, не десятками, сотнями такие агенты забрасывались. Сразу возникает вопрос: почему такое большое количество советских военнослужащих, попавших в плен, соглашалось сотрудничать с германской разведкой? Ответ в большинстве случаев простой: те условия, которые создавались для наших военнопленных в лагерях, для советских военнопленных, они были настолько невыносимы, что наши военнослужащие соглашались сотрудничать с одной целью — вернуться обратно на родину, вернуться и сразу же сдаться, прийти в особый отдел НКВД, заявить о том, что дал согласие, но не совершил никаких противоправных актов — тем самым спасти свою жизнь.

ГАСПАРЯН: То есть нельзя говорить так, как это модно сегодня у ряда исторических публицистов, что все эти пленные красноармейцы, они пылали ненавистью к товарищу Сталину, при первой же возможности не только перешли на сторону врага, но еще и стали выполнять специальные разведывательные диверсионные операции.

ХРИСТОФОРОВ: Я думаю, что большинство из этих людей, они попали в плен в силу сложившихся обстоятельств, в силу трагически сложившихся обстоятельств. Когда стремительное продвижение германских войск, танковые колонны, танковые клинья они отсекали, и в окружение попадали не то что подразделения, попадали части, соединения, целые армии попадали в окружение, и не всем удавалось выйти из этого окружения. Поэтому говорить о том, что, они сдались в плен, питая ненависть к советскому строю, питая ненависть к Сталину персонально, наверное, это некоторое преувеличение. Безусловно, я не сомневаюсь, что среди тех, кто сдался в плен, были и такие, но их были единицы.

ГАСПАРЯН: А как органам контрразведки удавалось их вычислить? Ну вот если взять бывшего красноармейца, ведь человек родился на территории Советского Союза, он блестяще знает язык, он знает все особенности жизни и уклада, да? Ведь бытовало как, что вот если с диверсионным заданием идет русский эмигрант, то его легко в общем вычислить, да, как это ряд историков утверждает. Положите перед ним там 2 картошины, где должен быть командир? Ну естественно, что каждый рожденный в Советском Союзе понимал: впереди на лихом коне, эмиграция этого не знала, поэтому это удавалось периодически вычислять. А вот с красноармейцами-то как обстояло дело?

ХРИСТОФОРОВ: Если говорить об эмиграции, то количество завербованных среди русских эмигрантов агентов спецслужб противников было минимально. Русская эмиграция, несмотря на то, что она, ну мягко говоря, не любила советскую власть, не любила тот режим, который существовал в советской России, в Советском Союзе, все-таки они восприняли войну не так, как на то рассчитывал Гитлер и его приспешники: они не поддержали Гитлера, они не захотели вставать рядом с Гитлером, чтобы бороться таким образом с Советским Союзом. Примеров тому достаточно, наиболее яркий пример — это Деникин, об остальных не будем говорить в пример. Да, действительно, те, кто согласились сотрудничать, те были заброшены, а русского эмигранта было выявить — то, что это русский эмигрант и шпион, — несколько проще. Действительно, если был завербован советский военнослужащий, всю жизнь проживший до самого начала войны в Советском Союзе, хорошо знавший все, его невозможно было уличить в том, что он шпион. Здесь было два варианта: первое, как я уже сказал, — часть из них, достаточно большая часть, они сами приходили и говорили, что я завербован и дал согласие на вербовку лишь только для того, чтобы спастись. Были и такие, кто хотел выполнить задание по разным причинам: кто-то из них был или сам репрессирован до начала войны, или его родственники были репрессированы, и, мягко говоря, они нелояльно относились к советской власти, к Сталину. Именно таких людей и можно было выявить среди заброшенных в наш тыл красноармейцев. Разные способы для этого существовали, ну, начнем с того, что все выходящие из окружения, все лица, возвращающиеся из плена, они проходили обязательную проверку, которую начали, с 1941 года вели особые отделы НКВД, а после образования органов контрразведки СМЕРШ вела контрразведка СМЕРШ. То есть любой возвращающийся, неважно, он был один день в окружении или несколько месяцев ходил, он подлежал государственной проверке, как это называлось в официальных документах, или фильтрации. Что такое «проверка», что такое «фильтрация»? — В течение короткого времени, 3–5 дней, военному контрразведчику предстояло определить, является ли этот человек подозрительным на шпионаж, как иногда писали, или ему можно доверять полностью. Вот в течение 3–5 дней все возвращающиеся из плена, из окружения находились на проверочных, фильтрационных пунктах, на них заводилось «фильтрационное дело» так называемое. Что оно из себя представляло? — Анкета, которую заполнял или он сам, или со слов проверяемого заполнял следователь, протоколы допроса, протоколы допроса могли быть или его самого, или третьих лиц, кто знал обстоятельства нахождения, задержания в плену. Если человек не путался в показаниях, то таких людей возвращали на приемные пункты Красной армии, и они использовались для пополнения частей. Если у следователя в ходе проверки возникали какие-то сомнения, то его направляли в фильтрационный лагерь, где велась последующая более уже тщательная проверка. Но это не значит, что из фильтрационного лагеря все сразу автоматически перемещались в лагеря НКВД, в Сибирь и так далее.