– И не стыдно ль вам прятаться будет за спиной девушки?

– Я ее буду охранять! – вспылил Мытный, чувствуя, что вот еще немного – и он из принципа начнет ухлестывать за ведьмочкой, которая оказалась так некстати хороша.

– Я ее сохраню не хуже вас, – пообещал Илиодор, удивляясь: чего это он в бутылку полез, но как-то слово за слово сцепились. «А и в самом деле, – подумалось ему, – кто ее первым увидал? Я увидал, возможно, в бане». И при воспоминании о странном происшествии, которого, вполне возможно, не было и вовсе, его бросило в жар. Ничего сверх обычного в этой Лане Лапотковой не было. Девица как девица, хоть и не без чудачеств. А поставь ее в ряд с сотней таких же – глаза непременно зацепятся, сердце дрогнет, и абсолютно непонятно – в чем дело? В шальных ли глазах или в звенящем, вызывающем сладкую истому голосе, а может, она вообще волшбу какую применяет? Вон как у Мытного селезенка екает. Да и сам Илиодор не мог себе не признаться, что испытывает к ведьме определенный интерес.

Он совсем уж было собрался испортить отношения с боярином, но тут на крыльцо, пыхтя, поднялся странный тип в грязном фартуке и с сальными волосами, словно приклеенными к жирному шару головы.

– Тебе чего, любезнейший? – недовольно глянул на невольную помеху Мытный, а кабатчик, ибо по виду этот тип был вылитый кабатчик, сунув им в руки по кружке, обрадовал известием:

– С праздничком вас обручения Пречистой Девы, господа.

– Это ты по какому календарю считаешь, дружок? – с прищуром воззрился на него Илиодор.

– Ну дак старосеверский. – Кабатчик растерянно позагибал толстые пальчики-сосиски, прикидывая, не обсчитался ли.

– Ах, ведь правда, – вспомнил Мытный и, не задумываясь, стукнув свою кружку о кружку Илиодора, объявил положенный в таких случаях тост: – И всем влюбленным счастья.

Глядя, как Мытный осушает до дна свое угощение, Илиодор тоже пригубил и подумал, что глупо в самом деле ссориться сейчас с боярином, от которого может быть еще столько пользы, а проще пойти и уговорить девицу. Тогда и Мытный в обиде не будет, коли она сама решит. И быстро, бочком, мимо Мытного он постарался прошмыгнуть в покои Ланки, пока сам тугодум-боярин не сообразил спросить, а чего девица желает. При этом Илиодор размышлял так: «Все эти вертихвостки желают одного и того же. Вот руку на отсечение даю, кто к ней первый явится, с тем она и поедет. Хотя нет, руку жалко, неизвестно, что у этой ведьмы на уме! Тогда вот ставлю свои сапоги! Щас войду в комнату, зарумянится, а я спрошу: не вас ли я видел в баньке? Нет, грубо и пошло. Тогда если спросить: надеюсь, у вас нет шаечки под рукой? Еще хуже! А может, просто раскинуть руки и сказать: целуй меня, красавица!» – и он про себя захохотал, представляя выражение лица гроссмейстерши. Однако стоило ему поднять глаза, как он увидел, что по лестнице прямо на него скачками летит сломя голову эта девица, так что все, что он успел, – это раскинуть руки и упереться в пол, как давеча, ловя улана, а уж на грудь ему прыгнула и грохнула об пол, выбивая дух, Лана Лапоткова сама.

– О! – только и сумел выдавить из себя Илиодор. Потом сообразил, что уж больно знакомое положение! И прежде чем впиться в ведьмочку губами, произнес: – Польщен!

У гроссмейстерши сделались такие круглые глаза, что казалось, им сейчас не хватит места на лице. Мытный на пороге оторопел, не веря себе. Народ замер, и только Муська, умудрившись сигануть аж со второго этажа на столы, швырнула в целующихся тарелкой с варениками.

– Ай! – взвизгнула гроссмейстерша, вскакивая и пунцовея, делая ножки крестиком и стараясь как можно ниже опустить подол кафтана.

Кошка, урча и выгнув спину, шла к Илиодору на прямых лапах, явно собираясь до смерти защищать хозяина от нападок ведьмы. И только Митруха, ничего этого не видевший, заорал на весь постоялый двор:

– Лови Фроську!!!

Серьга с Селуяном, как раз шедшие из хозяйской половины с охапками постельного белья, подпрыгнули от неожиданности, увидели распластанного златоградца, вздыбленную Маришку, не раздумывая, сиганули через перила, неудачно повалили стол и пару скамеек, умножая бардак, и только тут опомнившаяся Ланка завизжала:

– Она там, там, на улице!!! – тыча пальцем в сторону Мытного.

Оба охранника выругались, вспомнив, что алебарды и пищали остались в комнатах, но все равно резво припустили вслед за Ланкой, которая перепрыгнула через Илиодора с такой опаской, словно боялась, что златоградец схватит ее за ноги и, притянув обратно, снова примется творить непотребство.

Ох, как мне хотелось ухватить его за грудки и, пришмякнув головой об пол, посмотреть в его наглючие глазки! Забывшись от гнева и ревности, я шипела по-кошачьи:

– Бабник, сластолюбец! Ты еще к моей сестре будешь приставать?! – Но тут пол от меня стал далек, и я запоздало поняла, что Пантерий тащит меня под мышкой, уговаривая:

– Потом ему зенки выцарапаешь.

На улице творилось что-то несусветное. Царек стоял посреди перекрестка на одном колене, зажимая кровавую рану в боку, а на крыльце «Чарочки» бился, обливаясь слезами и размахивая ножом, какой-то толстяк в грязном фартуке, вопя на всю улицу:

– Васька, друг, прости!

Человек пять здоровенных мужиков пытались прижать его к полу, но то ли у кабатчика здоровье было медвежье, то ли он мухоморовки обпился, но всех их усилий хватало лишь на то, чтобы кое-как удерживать Афиногеныча на крыльце.

– Там! – ткнул пальцем, морщась и матерясь, Васек за угол кабака.

Я было сиганула с рук Пантерия, чтобы обернуться и помочь Ваську, но черт схватил меня за шкирку:

– Не дури! – и, как собаку какую-то, толкнул туда, куда указывал Васек, велев: – Фроську лови! Это важнее!

Я в три прыжка оказалась за углом «Чарочки», проклиная Подаренку, которая так и не дала мне насладиться человеческим обличьем.

Я ревниво на скаку обернулась, выискивая сестренку, и тут в горло мне вцепилась какая-то прыткая черно-бурая тварь, швырнула меня на спину и начала трепать, стискивая зубы все сильней и сильней. Я задушенно мявкнула и с перепугу начала пластать все вокруг когтями. Обидчик мой, не ожидавший такого сопротивления, подпрыгнул высоко, а я с удивлением узнала в нем хорька.

– Озверел, чучело лесное! И – завизжала я.

Хорек уставился на меня, открыв рот, а до меня вдруг дошло – вот она, маленькая вонючая тварь, что при Фроське крутится! И я, выпустив пошибче когти, пошла к нему той самой кошачьей походкой, которая приводит в ужас дворовых кобелей.

– Стоять!!! – рявкнула я вдогон сорвавшемуся с места хорьку и порадовалась, что не успела обернуться, иначе черта с два бы я его догнала.

Трава, ветки, заборы, узкие лазы замелькали так, что у меня дух перехватило. Я летела, видя только бешено виляющий хвост, и, как мне показалось, два раза мимо промелькнули сапоги Пантерия и Илиодора. Мы молниями пролетели по чьим-то возам, пугая людей и лошадей, вылетели на дорогу, где мне чудом не раздавила голову чья-то кляча, и вломились в придорожные кусты.