— Ты их уничтожила, когда обнаружила, что сестра убита?

— Нет, я их уничтожила раньше. Вернее, даже не уничтожила, а просто убрала в комнате… в большой комнате, где мы сидели… вероятно, сидели. И убрала потому… в общем, это были следы нашего совместного пьянства: бутылка коньяка — того самого, что пила я в машине, — две рюмки, пепельница, полная моих окурков, Марина ведь не курила, корки от апельсина… Я думала, мама может прийти и увидеть — только потому и убрала. А потом в спальне зазвонил телефон, я пошла туда и увидела Марину.

— И сбежала.

— Да, сбежала. Я была уверена, что сама ее и убила.

— Надо было вызвать милицию и все рассказать. В любом случае это было бы лучше, — жестко произнес отчим. Но тут же немного смягчил тон: — Впрочем, однажды я тоже совершил ошибку. Хотя нет, не ошибку, в тот момент я сделал все правильно, потому что догадался, кто виновник.

— О чем ты, папа?

— Потом я, может быть, тебе расскажу. — Отчим нахмурился, помолчал. — Не сейчас, потом. Вероятно, все и так теперь всплывет. Зря и тогда я скрыл, зря избавил его от заслуженного наказания. Избавил, — отчим горько усмехнулся, — и бросил, не смог жить под одной крышей с чудовищем. И сделал из него в результате самого настоящего монстра. — Он опять немного помолчал. — Ладно, рассказывай дальше.

— Я ехала в машине домой, убегала, убегала. И тут в первый раз позвонил тот парень, шантажист. Включил запись моих пьяных излияний и сказал, что знает: Марину убила я. И добавил еще, что может это доказать.

— И ты бросилась собирать деньги?

— Нет, не бросилась, он ведь и сумму тогда, в первом разговоре, не назвал, о деньгах вообще не было речи. Я отправилась в бар. В тот самый бар, где мы с ним встретились.

— Разумно, ничего не скажешь!

— Я не пить туда пошла, а… Мне во что бы то ни стало нужно было вспомнить, восстановить события предыдущего вечера, и я подумала, что та же самая обстановка мне поможет. Но ничего не вышло, вспомнить я так и не смогла.

— Где ты с ним познакомилась?

— С шантажистом?

— Хм, шантажист… Говорю же тебе, он убийца!

— Тем не менее он меня шантажирует.

— Думаю, это какой-то тонкий ход с его стороны. Или шантажирует тебя не он, а кто-то другой. Тебя могли видеть соседи Марины, сопоставить и начать шантажировать.

— Да? — Такая мысль мне почему-то не приходила в голову. — Нет, не складывается — у него же пленка с записью моей пьяной исповеди. Ни у кого из соседей ее быть не могло, я ему изливалась.

— Ну да, верно. Так где ты с ним познакомилась? Ты почему-то упорно уходишь от ответа на мой вопрос.

— Вовсе не ухожу. Просто я до конца и сама не помню. Наверное, он подсел ко мне в баре. Или я к нему подсела. В тот период мне постоянно хотелось с кем-нибудь общаться. Вернее, не общаться, а… в общем, мне просто необходим был исповедник, человек, который просто бы меня выслушал.

— Почему же ты не пришла к нам с мамой?

— Как почему? Ты же сам прекрасно понимаешь, почему: не те у нас всегда были отношения, мне ведь не нравоучения были нужны, а просто хотелось высказаться, выплакаться, выкричать из души свою боль. Да и не могла я вам определенных вещей рассказать. Маме рассказать о Марине с Максимом? Как ты себе это представляешь?

— Да, ты права. Ей и сейчас мы ничего не скажем. Хорошо? — Отчим просительно на меня посмотрел. — Ей ведь будет очень тяжело такое услышать, непереносимо тяжело.

— Конечно, не скажем, само собой! А она не знает?

— Нет, я с Никитиным на кухне разговаривал, Тамара спала.

— Только… — Я вдруг опять осознала весь ужас своего положения. О чем мы с отчимом договариваемся, боже мой! Меня же не сегодня-завтра арестуют, обвинят в убийстве, а я боюсь, что мама узнает о связи Маришки с Максом. — Они ей сами все расскажут.

— Ты имеешь в виду милицию?

— Кого же еще! Шантажист, раз я не смогу ему заплатить, у меня ведь только половина суммы…

— К шантажисту на встречу мы поедем вместе. Деньги, думаю, если моя догадка верна, вообще не понадобятся. Но… лучше бы я ошибался!

Отчим опять ужасно расстроился, мой бывший нелюбимый отчим, и мне опять его стало жалко, потому что нелюбимым он быть перестал сегодня вечером, почти ночью, когда кошмар мой достиг высшей точки. Мы с ним породнились душами: у него ведь есть свой кошмар, и он, как и мой, достиг высшей точки. Я подошла к отчиму и обняла его за плечи, и он меня тоже обнял, и тогда я вдруг ощутила себя маленькой девочкой у нее тьма ее детских несчастий, и вот она приходит к своему отцу и все ему рассказывает. У меня никогда не было отца! То есть он был, но в таком глубоком детстве, что я совсем забыла, как это вообще — иметь отца.

— Спасибо, папа! — Я прижалась виском к его щеке, и мне показалось, что вся боль уходит из головы, из души. Душу можно вылечить! Вот что я поняла в тот миг. Можно, еще как можно! Нужно, только чтобы тебя кто-то любил и ты кого-то любила. Вот и все. Какой простой рецепт!

— Вот что, Наталья… — Отчим вдруг отстранился, и мне стало обидно и горько. — Я тебе помогу, постараюсь сделать все, что от меня будет зависеть. Ты даже представить себе не можешь, что это значит и как мне трудно… Я сейчас — только что! — принял решение. Да, я это сделаю, ради тебя и твоей матери, которую люблю больше всего на свете. Но мы должны выяснить, обязательно выяснить для самих себя, виновна ли ты в смерти Марины. Постарайся вспомнить.

— Вспоминала! — Я села на диван от него подальше, он мне опять стал неприятен. — Не могу вспомнить. Все факты указывают на то, что я там была и убила, но я ничего такого совершенно не помню!

— Так бывает, но крайне редко. Гораздо реже, чем хотят представить. Я имею в виду, редко бывает у здоровых людей, а ты совершенно здорова. Значит, ты либо обманываешь меня, либо себя…

— Я не обманываю!

— В таком случае, вероятней всего, ты не убивала.

Я ему поверила. Сразу поверила. И опять ощутила то блаженное состояние своей невиновности, но уже без всякой горечи и боли.

— У меня есть небольшие сбережения, тысяч десять наберется. Да больше, думаю, и не понадобится. Мы наймем частного детектива. Никитин показался мне вполне толковым парнем, и по душевным качествам он, кажется, человек неплохой, хоть разговор, который происходил между нами, был мне крайне неприятен и тяжел. Мы наймем детектива — на милицию надежды никакой! — и он выяснит, кто заказал Максима.

— Ты считаешь, что его кто-то заказал?

— Иначе быть не может.

— А Марину?

— Скорее всего, ее убили потому, что Максим переслал ей фильм и она обратилась к Вениамину. Наверное, об этом как-то узнали.

— Но зачем Максима убили таким сложным способом? Если он кому-то помешал — хотя я даже представить не могу, кому и чем он мог помешать, — могли ведь просто застрелить.