Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ну, хорошо, – согласился Долгов. – Раз уж все таксерьезно! Все равно давайте завтра, сегодня у меня не получится. Вы ведь неслишком торопитесь в свою тюрьму?
– Нет, – отрезал менеджер.
– Ну и отлично. Завтра в три я буду в центре. Вы позвонитемне на мобильный, и мы договоримся о встрече. Запишите номер.
Хромов, который давно уже гримасничал из коридора, соблегчением выдохнул и закатил глаза, когда Долгов сунул в карман мобильник.
– Кто это был?
И почему-то Долгов не стал пересказывать ему разговор! То липотому, что мужик в трубке был очень серьезен, то ли потому, что ДмитрийЕвгеньевич на самом деле его вспомнил, и ту аварию вспомнил тоже!..
– Никто, – сказал он Хромову. – Бывший пациент с выражениемблагодарности.
– Как?! Он уже в тюрьме?!
– Да нет, – задумчиво протянул Долгов. – Кажется, толькособирается.
…Что за глупости?! Как этот менеджер мог убить Грицука?! Илион на самом деле невменяемый?..
Один за другим они прошли через турникет, за которым стоялбдительный дедок-вахтер. Вечером его сменит охранник, и Долгов, умевший быстропереключать мысли, подумал, что надо бы расспросить охрану о том, кто в тотзлополучный вечер, когда Катя получила удар по голове, приходил в больницу.Посетителей пускают только до пяти и выпроваживают без всяких церемоний,оставляя лишь «своих» – тех, кто сидит с тяжелыми больными или приезжает поспециальным пропускам. Если подсчитать, получится, что их не так уж и много.
– Вот черт, – выругался Хромов, открывая дверь в своюмашину.
– Ты что, Костя?
– Стройка проклятая достала!
– Что? – переспросил Дмитрий Евгеньевич.
Он думал о том, что завтра обязательно поговорит сохранником. Не с дедком, а с тем, который дежурил ночью.
– Машина вся грязная, как собака! Моешь ее, моешь каждыйдень! А один раз проехался в дождь по нашей дороге, и все насмарку!.. Глинакругом, и навоз какой-то! Все со стройки на шоссе колесами тащат.
Долгов ничего не ответил. Ему не было никакого дела до машиныКости Хромова. Да и до своей собственной тоже!..
Разговор с Глебовым нисколько не помог ей, а Светланавозлагала на него такие большие надежды.
Света даже не поняла, поверил ли он ей, хотя она привезлаего к себе домой и заставила просмотреть документы, хранившиеся в папке стесемками!
Эти документы она берегла как зеницу ока, даже сейф завела –для того чтобы они не пропали, если вдруг случится пожар, наводнение илиземлетрясение!
Бриллианты, оставшиеся от «прошлой жизни», валялись простотак, в вазочке, а вот папку она оберегала.
Это был ее единственный шанс на спасение.
Ее муж – пусть он горит в аду долго и медленно, и пусть всеимеющиеся там черти жарят его по очереди! – оказался не только гадким, низким,отвратительным человечишкой! Он был хитер, изворотлив и злопамятен.
В последние годы ей казалось, что он сошел с ума, на самомделе сошел, и его нужно поместить в клинику для буйнопомешанных!..
Последняя его шалость – разоблачительная книжка –окончательно убедила ее в этом.
Светлана встала с дивана, на котором сидела, глядя в стену,и пошла на кухню, зажигая по дороге свет.
Свет нисколько не помогал, никогда не помогал, но ейнравилось это движение, легкий щелчок и какое-то изменение в окружающем мире,наступавшее вслед за этим. Стены оказывались не темными, а светлыми, и коридорне черной дырой, а просто коридором, и пузатая ваза на полу просто вазой, а неящиком Пандоры!..
Она дошла до кухни и стала рассматривать плиту.
Она все время что-нибудь рассматривала, то стену, то плиту.Собственно, ей было все равно, что рассматривать.
– Дура! – кричал ее муж, когда она вот так смотрела. – Зналбы, что ты такая дура, ни за что бы не стал даже пачкаться об твоего папашу!Подсунули порченую, да еще стерву! Все нервы мне измотала, всю душу вынула! Ну,чего ты смотришь?! Ну, куда ты пялишься?! Я на тебя такие деньги трачу! И навсю вашу семейку поганую! Сколько сил я угрохал, сколько средств! А она молчит,как истукан каменный!
Поначалу он ее бил.
Бил до тех пор, пока не утомлялся. Утомившись, он садился накровать, отдувался, пил воду из высокой пивной кружки, которую Светлана ненавидела.Эта кружка была ее врагом.
– Да за что мне наказание такое? – повторял он, мирно сидяна кровати и глядя на жену, которая корчилась на полу. Он всегда бил ееодинаково – сначала кулаком в живот, так, чтобы она не могла дышать, потом вправый бок, от чего у нее как будто вылетали глаза. Они вылетали настолькоявно, что, слепая от боли, Светлана начинала шарить по ковру, словно пытаясь ихнайти.
Рисунок на ковре она знала до последней загогулины и тожененавидела. Ковер был ее врагом, как и кружка, из которой муж пил после того,как заканчивал ее бить.
– За что мне такое наказание?! Думал, на старости лет хотьдушой отдохну, я же ведь человек не простой! Я талантливый! Ну, говори, говоримне, сука, талантливый я?
Поначалу она сопротивлялась. Ее никто никогда не бил, онавидела такое только в кино и раньше была уверена, что это глупости и выдумкисценариста.
Ну какой нормальный человек, какая нормальная женщинапозволит кому-то так над собой издеваться?!
Когда он первый раз двинул ее в живот так, что она отлетелак стене и ударилась головой о край серванта, так, что в нем задребезжала исдвинулась с мест посуда, она ничего не поняла. Держась за живот, онаприподнялась на колени и стала хватать ртом воздух, соображая, что это такое сней могло вдруг приключиться.
– Ты мне еще фарфор перебей! – закричал над ней чей-тоголос. – Не на твои деньги куплено, сучка, ты смотри, во что башкой втыкаешься!
И он ногой ударил ее под дых, так что она завалилась наспину. Больно было везде, даже в ушах и в зубах. Она схватилась за живот,закрываясь от ударов, но они настигали ее.
Евгений Иванович был в таких делах большой специалист.
– До смерти забью, уродина! – приговаривал он. – Будешьзнать!..
В чем она тогда провинилась, она так и не смогла вспомнить.Придя в себя, она встала с ковра – в боку невыносимо болело – и пошла собиратьвещи. Евгений Иванович в это время смотрел телевизор в своем кабинете.
Не глядя, она навалила каких-то вещей в хозяйственную сумку,потом сообразила, что вещи эти ей ни к чему, и пошла к двери.
– Ласточка моя, – позвал Евгений Иванович добрым голосом. –Зайди к папочке, лапушка! Папочка по тебе соскучился!