— Зи, разве ты не счастлива? — Голос Пиху звучит так четко, словно она рядом со мной в этом дурацком туалете.

— Счастлива. Правда. Я счастлива, что с этим наконец покончено.

— Тогда что с тобой происходит?

Ее лицо переворачивается, пока она устраивает телефон на подставке. Как только движения прекращаются, изображение сразу встает на место, и она смотрит на меня, подложив под подбородок руки. Бисерные браслеты съезжают от кистей к локтям.

— Не знаю. Наверное, то, что тут происходит, так серьезно, что я без тебя тут просто не могу.

Мне хочется сказать ей, что я нервничаю, что меня мучают сомнения, что я не уверена в правильности своего решения, но я молчу. Меня в любую минуту могут вызвать обратно к родне, и сейчас просто не место и не время для такого разговора. Эта помолвка была организована так быстро, что у меня не нашлось времени обсудить все с Пиху. Да и не только с ней, я вообще об этом ни с кем не говорила.

— Ты же знаешь, что я ни за что не пропустила бы такое событие, если бы не защита моей дурацкой диссертации.

— Да, я понимаю.

— А плачешь ты… из-за Нью-Йорка? — робко спрашивает она, не решаясь напоминать мне о стажировке именно сегодня.

До меня доносятся приглушенные звуки музыки и звон бокалов с террасы.

— Не знаю. Может быть. Только Нью-Йорк уже в прошлом. На той неделе, перед помолвкой, у меня было еще два собеседования. Вот только ничего не получилось.

При этих словах меня неожиданно охватывает боль. Чтобы как-то отвлечься, я приподнимаю край тяжелой расшитой юбки повыше, чтобы не испачкать ее в скользкой и вонючей воде, разлитой по полу туалета. И почему в индийских туалетах всегда так грязно? Держу пари, что в Париже даже в публичных туалетах гораздо чище, чем здесь.

— А что случилось с вакансией в исследовательском отделе «ПНР Глобал Рисёрч»? Это же идеальное место для тебя. И ты говорила, что собеседование по телефону прошло неплохо?

— Неплохо. Но в их отделе кадров сообщили, что они временно не нанимают новых сотрудников. То есть, по сути, вежливо отказали.

Изображение Пиху замерло, и я трясу телефон, как будто этим можно исправить все проблемы со связью в нашем регионе.

— Тебе правда туда хотелось?

— Да. — Я не в силах говорить об этом спокойно, мне слишком больно. — Вот только сколько мне еще подавать заявления на работу, надеяться, что меня туда возьмут, и не думать, что я упускаю шанс создать семью? Лучше уж и правда синица в руках.

— Значит, ты решила обзавестись семьей.

Пиху переходит в свою крохотную кухню. Мягкое французское солнце озаряет ее лицо золотистым светом. На выложенной плиткой столешнице рядом со сковородкой с антипригарным покрытием, накрытой металлической тарелкой, стоят баночка с ги и скороварка. Я с изумлением смотрю на предметы, которые непременно поселяются на кухнях у индийцев, в какой бы части света они ни жили.

— Да, потому что семья и брак — это что-то осязаемое, доступное и надежное. Я могу к нему прикоснуться и могу его получить. В отличие от другого, что очень от меня далеко. До Америки и Парижа добраться гораздо сложнее, — поддразниваю я ее, и мы обе грустно улыбаемся.

Пустые мечты отложены в сторону, и я могу успокоиться, потому что уже ввязалась во все приключения, что были мне доступны. А это, несбывшееся в Нью-Йорке, скоро тоже забудется и перестанет отзываться такой болью. Ведь любая боль проходит со временем, правда?

— Тебе нравится Лалит? Он симпатичный? На той фотографии, которую ты мне прислала, он очень круто выглядит.

— Да, он симпатичный. — Я стараюсь отделаться от недавнего «как хочешь». Вечно я придаю чересчур много внимания мелочам.

— Ну ладно, к твоей помолвке мы с Аишей и Камией подготовим кое-что особенное. Сюрпри-и-из! — говорит она нараспев.

— Обожаю сюрпризы! Что это? Расскажи!

— Придется подождать, — хитро улыбается она.

— Кстати, я должна выполнить поручение твоей мамы и исполнить долг хорошей подруги. Она просила убедить тебя в том, что и тебе тоже надо выйти замуж.

— Ну да, ну да, продолжай в том же духе. Кстати о замужестве — как там поживает твой красавчик босс? Все еще холост? Почему ты больше не присылаешь его фотки?

Нет, конечно, я однажды прислала Пиху одну нечеткую фотографию мистера Арнава на групповом снимке. И только потому, что она как раз рассталась со своим индо-немецким бойфрендом и ей надо было отвлечься.

— Не такой уж он и красавчик, а ты пьяна.

Нет-нет! Никаких фотографий я ей больше отправлять не буду, даже если она впадет в депрессию. Когда Пиху попросит в следующий раз, я пошлю мускулистого Криса Эванса в костюме Капитана Америки и скажу: радуйся тому, что дали.

— Да, я пьяна. Вот что, я сейчас выпью кофе и освежусь, а потом перезвоню тебе. Минут через десять. Мне очень хочется посмотреть на вас обоих во время церемонии. Пока!

И она кладет трубку еще до того, как я успеваю возразить. Я остаюсь наедине с туалетной вонью в узком проходе перед кабинкой, прямо под лампой. Теперь я понимаю, что мне нужно в туалет, приподнимаю юбку еще выше и вхожу в кабинку. Она крохотная, с одним унитазом и раковиной, и там немного чище и суше, чем в проходе, который к ней ведет. Вот только очень тесно. Как мне уместиться здесь с восемью килограммами стекляруса и хрусталя? Заперев за собой дверь и неудачно повернувшись, я задеваю локтем рычаг на стене, и на пол обрушивается целая струя воды. Гадость какая! Слава богу, моя юбка осталась сухой!

— Я же говорила тебе, чтобы ты не ходил за мной!..

Что? Этот голос, который шипит сейчас прямо за дверью туалета… Почему он кажется мне таким знакомым?

— Шейла-джи, я должен был…

Там, снаружи, сейчас тетушка Бу? Разве она не была занята каким-то спором с дядюшкой Балли, когда я уходила из зала? И чей это второй голос, такой неприятный? Кстати, зачем в дверце кабинки устроили глазок? Чего строители хотели этим добиться?

Я вижу, как на лысине говорящего отражается неверный свет лампы, и еще сильнее стискиваю пальцами свою юбку.

Черт побери…

Юбка вдруг выскальзывает из рук и падает на мокрый пол.

Это же Фиолетовый Дядюшка! Разодетый в пух и прах! Что он делает на моей помолвке? Его-то мы точно не приглашали!

— Шейла-джи, пожалуйста! Тебе очень важно…

— Никто ничего не знает…

— Ты должна им сказать…

— Не о чем говорить…

Вот, значит,