— Вы мне не мешаете. Давайте отложим этот разговор доМосквы, — предложил Дронго.

Еще через час они прибыли на Северный вокзал Парижа, откуда,взяв такси, сразу поехали в аэропорт Шарля де Голля. Выяснилось, что прямыхвечерних рейсов нет и лететь придется через Франкфурт. В этот немецкий городкаждые полчаса отбывали самолеты, а уже оттуда только «Люфтганза» совершалачетыре рейса в день в Москву. Вылететь из Парижа можно было через сорок минут.Парижский аэропорт имени Шарля де Голля когда-то был символом прогресса, и егостеклянные ярусы, пересекающие внутренний атриум аэропорта с разных сторон,были весьма смелым дизайнерским решением в шестидесятые годы. Но с годамиаэропорт обветшал, кое-где треснули панели облицовки, в некоторых местах плохоработали дорожки эскалаторов. Аэропорт нуждался в реконструкции, и многиемеждународные рейсы уже совершались из Орли.

Во Франкфурт можно было улететь, не проходя пограничного итаможенного контроля. Сказывалось преимущество Шенгенской зоны. Они сидели вкафе, и Дронго по-прежнему молчал, размышляя о случившемся. Мурсаева взглянулана него.

— Называется приехали в Европу, — сказала она несмело.

— Никто не мог предположить того, что произойдет, — хмуросказал Дронго.

— Вы чем-то недовольны? — спросила она.

— Когда я совершаю явные ошибки, я бываю недоволен. Скажите,вы кому-нибудь рассказывали о нашем путешествии?

— Нет, конечно. Кому я могла рассказать? На работе ясообщила главному редактору, что вылетаю в Европу и попросила три дня отпуска.Она мне разрешила, знает, что у меня сын учится в Англии. А больше никому неговорила.

— Вы знали, что ОНК хочет купить компанию вашего брата?

— Понятия не имела. В этих делах я не разбираюсь, я же вамговорила. Думаете, что из-за этого убили моего брата?

— Во всяком случае, его положение становилось достаточносложным. Он заложил двадцать пять процентов своих акций, понимая, что их могутвыкупить его конкуренты. Неужели он вам ничего об этом не рассказывал?

— Нет, ничего.

— Пять процентов, — вспомнил Дронго, — ОНК не хватало пятипроцентов, чтобы получить контрольный пакет акций и стать фактическим хозяином«Прометея». И насколько я могу судить, они уже сумели купить эти пятьпроцентов, иначе не стали бы вмешиваться в ход расследования и просить менязавершить свои поиски. Но Шенгелия уверял меня, что не продал свои пятьпроцентов, и я ему верю. Он очень богатый человек, достаточно независимый, нанего не так-то легко оказать давление. Даже такой крупной государственнойструктуре, как ОНК. Если он сказал правду, то получается, что пять процентовсвоих акций продал кто-то другой. И человек, который продал эти пять процентов,должен был понимать, что он делает, фактически передавая контрольный пакетакций в руки конкурента «Прометея».

— У рядовых акционеров было мало акций, — вспомнила она, —не так много. Кажется, ОНК сумел собрать до двадцати процентов.

— Верно. Пятьдесят процентов акций плюс одна были у вашегобрата. А по пять процентов имели другие крупные акционеры. Клуб «Орфей»,который представлял Шенгелия, семья Авдеечева, Ивашов и Кобаев. Правильно?

— Да. Только вы напрасно гадаете. Акции мог продать толькоШенгелия.

— Почему только он?

— Кобаев был старым другом нашей семьи. А Ивашов и так сталисполняющим обязанности президента компании. Зачем ему отдавать акции компании,в которой он стал руководителем?

— Правильно, — согласился Дронго, — а вы говорите, что неразбираетесь в этих делах. Рассуждаете вы достаточно квалифицированно.

— Просто я не могу поверить в предательство Ивашова илиКобаева. Поэтому считаю, что это сделал Шенгелия. Он человек с большимисвязями, и на него могли выйти нужные люди.

— А семья Авдеечева? После смерти мужа его вдова могларешить продать акции.

— Никогда. Я знаю Лизу. Она скорее умрет с голоду, но неотдаст акций. К тому же она неплохой экономист, знает толк в подобных вещах.Кстати, прямо сейчас я могу позвонить и узнать у Лизы, что она сделала сакциями компании «Прометей».

Эльза Мурсаева достала мобильный аппарат. Быстро набраланомер.

— Лиза, здравствуй, — сказала Мурсаева, взглянув на Дронго,— как дела? Да, я знаю. Мне тоже ужасно жалко. С Аллой все так страшнополучилось. Нет, мы пока ничего не знаем. Спасибо, Лиза. Спасибо тебе за все. Яхотела узнать у тебя насчет акций. Да, да, насчет пяти процентов акций компании«Прометей». Они еще у тебя? Ты их никому не продала? Нет? Спасибо большое,Лиза. Да, я завтра буду в Москве. Нет, я остановлюсь не дома. Приеду и тебе всерасскажу. Спасибо, спасибо, Лиза.

Она убрала аппарат. Объявили о начале посадки на рейс воФранкфурт.

Они встали на длинную ленту транспортера, вывозившего их всалон для посадки.

— Может, они набрали еще пять процентов у мелких вкладчиков?— предположил Дронго.

— Нет, — ответила она, — иначе об этом все бы узнали. Этоневозможно.

— Но у них есть контрольный пакет акций, — настаивал Дронго,— я в этом уверен. Можно проверить по регистрации, у кого именно они купилинедостающие акции, но это сложное дело.

— Все-таки Шенгелия, — убежденно сказала она, — аМальгасаров мог об этом знать.

— Может, еще раз поговорить с Ивашовым? И с Кобаевым? Дайтемне номер его телефона.

Они вернулись в Москву поздно вечером. Дронго позвонилСергею, чтобы их встретили в аэропорту, и водитель приехал вместе с Кружковым.

Когда сели в машину, Кружков спросил:

— Вы его не нашли?

— Нашли, — ответил Дронго, — только очень поздно. Кто-тоуспел перед нашим приездом загнать нож ему в сердце.

Кружков вздрогнул. Обернувшись, посмотрел на Дронго и на егоспутницу.

— Его убили? — не поверил он. — Его тоже убили?

— Вот такой невероятный факт, — невесело прокомментировалДронго, — мы опять не успели.

— Но так не бывает, — возразил Кружков.

— Не бывает, — согласился Дронго, — вот такая опрокинутаяреальность у нас получается. Но я сам видел убитого. Стоял рядом с ним. И недоверять собственным глазам у меня нет оснований.

— В обоих случаях вы видели убитых, — взволнованно сказалЛеонид.

— Надеюсь, ты не считаешь, что именно я убил их? — невеселоспросил Дронго.

— Нет, — ответил Кружков, — но это сделал человек, которыйзнает, куда вы пойдете.