– А?

– Я совсем запутался. Так Мишель – на самом деле Мадлен, то есть девушка?

– Совершенно верно, брат мой.

– Черт знает что такое! Как же я ее не распознал, а?

– Не знаю, брат мой. Но подозреваю, тебе с лихвой хватало твоих «исповедей».

– Он надо мной издевается, честное слово!

– Тихо, Филибер: мы пришли. Посидим немного в гостях и уедем. Хорошо? И не раскрывай рта!

– Мой рот не хуже твоего! – воинственно набычился анжуец. Но тут он, как и во многом другом, был не совсем прав.

В Каменках Мадленка прежде всего отправилась переодеться. Так как, уезжая в монастырь, весь свой гардероб она увезла с собой, ей пришлось залезть в сундуки двойняшек, охотно ссудивших ее желтым, почти не надеванным платьем. Мадленка наскоро расчесала волосы, заплела их в две косы и уложила вокруг головы, после чего спустилась к гостям. «Купец Ольгерд» уже три раза на своем прекрасном польском поведал, как они нашли Мадленку где-то недалеко от Торна, куда она забрела по неведению. Соболевские ахали и ужасались, а тощая Барбара, как заметила с некоторым раздражением Мадленка, устроилась совсем близко от синеглазого, подперев щеку рукой и не сводя с него мечтательного взгляда.

Как только появилась Мадленка, внимание переключилось на нее. От нее потребовали точного отчета в ее приключениях, и, вначале конфузясь, потом более смело Мадленка рассказала о нападении, о гибели матери Евлалии и о том, как она бродила по лесам, где, кроме нее, в изобилии водились медведи, человеческие скелеты и летучие мыши. Услышав историю с медведем, «купец Ольгерд» расхохотался так, будто только что узнал ее впервые, и объявил, что Мадленка решительно самая храбрая барышня, которую он когда-либо встречал. Мадленка зарумянилась и уставилась в стол. Госпожа Анна осведомилась, где ее дочь успела повредить нос (он, кстати, зажил, но на нем образовалась горбинка, чего мать не могла не заметить), и Мадленка сухо сообщила, что упала с дерева.

Тут ксендз Белецкий, вскочив с места, объявил, что им непременно надо выпить за здоровье воскресшей. Никто вроде не возражал, и ксендз, утерев губы рукавом, изготовился уже произнести подобающую случаю речь, как вдруг со двора донеслись крики. Пан Соболевский вскочил с места. В комнату вбежала голоногая служанка, та самая, что не признала Мадленку.

– Ой, беда, хозяин! Люди!

– Какие люди – крестоносцы? – спросил пан Соболевский, побледнев.

– Да не знаю я! Их много, много! Ой, Езус-Мария, что теперь будет!

– К оружию! – истошным голосом закричал пан Соболевский и ринулся за саблей.

Беременной Беате сделалось дурно, и Мадленка, не помня себя, бросилась к ней. Литвин, муж Беаты, выхватил кривой меч и вслед за Соболевским и слугами, вооружившимися на скорую руку, бросился к дверям.

Но тут створки распахнулись им навстречу, и вошедший князь Август Яворский, нацелив меч в грудь пана Соболевского, хрипло прокричал:

– Всем стоять на месте!

Беата все не приходила в себя. Крестоносец наклонился к Мадленке.

– Брызни ей водой в лицо. Это ничего, это бывает.

Мадленка поднялась и увидела, как ее отец и его люди под натиском князя Августа и его дружинников медленно отступают к столу. Краем глаза она заметила, как крестоносец, оставшийся на своем месте, незаметно вытащил из ножен клинок. Его воины колебались. Филибер немного побледнел от волнения и бросил вопросительный взгляд на товарища: ударить или погодить? «Купец Ольгерд» выразительно покачал головой.

– Пан Соболевский? – задал вопрос князь Август, смерив старого жилистого шляхтича взглядом с головы до ног.

– Он самый, – надменно отвечал пан Соболевский, несколько оправившись. – А вы кто такой, что не считаете зазорным нападать на честных людей на их земле?

– Я князь Август Яворский.

– Наслышан о вашей потере, – сказал Соболевский, кусая губы. – Какими судьбами, князь? Здесь не шинок и не трактир, так что, боюсь, вы со своими товарищами малость обознались.

– Я пришел сюда, чтобы забрать для суда убийцу моей матери, – заявил князь.

Мадленка, у которой подкосились ноги, присела и спряталась за столом. Беата наконец шевельнулась и открыла глаза. Мадленка сделала ей знак молчать. «Купец Ольгерд» по-прежнему не шевелился, напряженно прислушиваясь к командам за окнами и окидывая взглядом спутников князя. Судя по всему, тот привел с собой никак не меньше полусотни человек. С крестоносцем было всего девять воинов плюс пан Соболевский да его слуги – мало, мало, черт побери!

Пан Соболевский меж тем, казалось, раздумывал над словами князя.

– А с чего вы взяли, что убийца находится здесь?

– Не шутите, пан, – дергая ртом, отозвался князь Август. – Ведь он убил и вашу дочь тоже.

– Мою дочь? – удивился пан Соболевский.

– Да, вашу дочь Магдалену. Припоминаете?

– Но она здесь, целая и невредимая! Мадленка, подойди сюда!

Мадленка не тронулась с места, с ужасом поглядывая то в сторону князя, то на крестоносца.

– Мадленка! – возвысил голос благородный шляхтич. – Где ты, егоза?

– Отец зовет, – слабо прошептала Беата и закрыла глаза.

Решившись, Мадленка вскочила на ноги.

– Здесь я! – звонко крикнула она.

Может быть, в женском платье Август не признает ее? Не тут-то было.

– Это он! – завопил Август. – Он, убийца!

– Что за вздор, князь! – воскликнул пан Соболевский. – Вы видите Магдалену Соболевскую, мою дочь.

– Лжешь! – заорал Яворский, теряя голову. – Я прекрасно вижу подонка Михала Краковского! Он переоделся, чтобы скрыться от меня. Но не выйдет, голубчик, не выйдет… Взять его!

На Мадленку набросились со всех сторон, схватили за запястья, за волосы, поволокли к князю. Упираться было бессмысленно.

– Не трогайте мою дочь! – пронзительно заверещала пани Анна, срываясь с места. – Не смейте! Отпустите мою дочь, злодеи, изверги, нехристи!

Август Яворский даже опешил немного. Он решил, что госпожа Анна просто-напросто помешалась.

– Пани, какая же это ваша дочь? – крикнул он, брызгая слюной. – Это убийца, я узнал его! Ваша дочь мертва, пани, давно мертва! Он и убил ее!

– Неправда! – Госпожа Анна подскочила к нему с кровожадным блеском в глазах. – В вас вселился бес, князь! Вот она, моя дочь Мадленка, а кого вы прислали нам в гробу, про то бог ведает! Вот вам крест!

– Они сговорились, – шепнул один из шляхтичей на ухо князю. – Говорю я вам, это тот заморыш, точно он! Вы ж нос ему свернули, помните?

– Это моя дочь! – закричал пан Соболевский.