Криспин нахмурился, сообразив, как много раскрыл о себе.

— Ты обо мне не беспокойся, — сухо сказал он.

— А есть такие, кто о тебе беспокоится?

— Джек, например.

Он почувствовал на себе ее взгляд.

— А… женщина?

Криспин закрыл глаза.

— Один-два раза. На короткий срок.

Она вновь перевернулась на живот, еще больше заворачиваясь в простыню, и нежно погладила его по волосам на груди.

— А если бы я была горничной в твоем доме и привлекла твое внимание… ты бы женился на мне?

Криспин приоткрыл один глаз, молча бросил на нее взгляд и зажмурился. Лишь несколько минут назад он был совершенно расслаблен, но сейчас всю истому как метлой смахнуло. Криспин знал, что она ждет ответа, однако его молчание затянулось настолько, что Филиппа заерзала от неловкости.

— Простой вроде бы вопрос, — наконец сказала она. — Или нет?

Сонливость Криспина разом улетучилась, он сел в постели, уперся руками в бедра. Откинул голову на стенку. Холодно.

— Ты хочешь услышать правду?

Единственным признаком того, что она слушает, был лишь недвижный, сосредоточенный взгляд. Криспин подозревал, что правда, которую он собрался ей открыть, вовсе не была той, что она надеялась услышать.

— Тогда вот мой ответ: нет. Что, удивилась? Напрасно. Я был лордом, вхожим в окружение короля. Был рыцарем. Никогда бы я не женился на горничной. Мужчины моего сословия на это не идут.

Она скрестила руки на груди и надулась.

— Понятно. Что ж, спасибо за ответ.

Женщины! Их надутые губки ранят похлеще отточенного кинжала. И этим оружием они владеют безупречно. Ее недоуменно-обиженный взгляд столь же быстро сменился улыбкой эльфа. Нет, таким улыбкам он верить не может. В особенности когда ей аккомпанируют томно прикрытые веки, которые с такой легкостью заставляют повиноваться ее повелениям.

— Но ведь сейчас ты не лорд, — промурлыкала она.

Он внимательно посмотрел на Филиппу, каким-то образом отыскав в себе силы противостоять женским чарам.

— Это у меня в крови. — Он хмыкнул, припомнив разговор с Элеонорой. — Ты видишь перед собой мой «истинный образ». Впрочем, одно время я был помолвлен.

— И что случилось?

Криспин досадливо закатил глаза, потом вновь прикрыл веки:

— Сама догадаться не можешь?

— Она разорвала помолвку, потому что ты уже не был рыцарем? Но если, как ты выразился, «это в крови», то какая ей разница?

Он открыл глаза и уставился на Филиппу. Было на что посмотреть. Простыня туго обвивала ее грудь, скрывая прелести, но при этом лишь подчеркивала их соблазнительность игрой теней в ложбинке. Волосы щекотали белые плечи и ласкали лицо мягкими завитками. Криспин и сам удивился тому сожалению, что окрасило его вылетевшие слова:

— Здесь не то место, куда можно привести жену.

Филиппа долго его рассматривала. Вздохнув, она прильнула к нему, положив руку поперек груди. Очень приятное ощущение, был он вынужден признать.

— Все равно, — прошептала Филиппа. Ее дыхание щекотало ему волосы на груди. — Кажется, я в тебя влюбилась.

Сердце кольнуло иголкой. Нельзя сказать, что чувство было незнакомым, однако радоваться тут нечему. Он решил отмолчаться и потихоньку забыться сном, но рот почему-то раскрылся сам по себе:

— Мне тоже кажется, что я тебя люблю…

Криспин окинул взглядом потолочные балки. Может быть, на него сейчас обрушится что-то тяжелое?..

— Странно, — сказал он. — Я не собирался тебе признаваться.

Теплое тело Филиппы еще мгновение приятно прижималось к Криспину. И вдруг, резко и неожиданно, словно в доме вспыхнул пожар, она отпрянула и даже соскочила с постели.

— Так это из-за него, что ли?!

Обнаженное тело Филиппы сияло в гаснувшем свете очага, однако теперь она прижимала руки к груди, словно страдала от боли. Пульс Криспина участился раньше, чем он понял смысл ее слов.

— Мандилион? Не будь дурочкой. Конечно, он тут, но…

Она схватила одежду и торопливо набросила на себя рубашку.

— Ты должен избавиться от него! Я не хочу и секунды оставаться с ним рядом. Это он заставил сказать все те слова. Разве ты забыл? Он заставил меня во всем признаться шерифу!

Криспин пропустил тираду мимо ушей. Истеричка. К тому же исповедь благотворна для души… С другой стороны, он тоже признался в любви, хотя и не собирался этого делать. Объяснение наверняка кроется в его теперешней сонливости да их общей с Филиппой ранимости. Ничего удивительного. Или нет?

— Филиппа… — Криспин бросил взгляд на окно и заметил проблески света между ставнями, — уже светает, — неуклюже закончил он фразу. — Иди обратно в кровать.

Филиппа скорчилась у дальней стены и не поднимала глаз. Словами ее не проймешь, поэтому он вылез из разворошенной постели и тоже встал на ледяной пол. Его шоссы, лежавшие на половицах, напоминали сброшенную змеиную кожу, и он по очереди натянул чулки, затем надел брэ,[26]скрепил шоссы подвязками, накинул тунику — но когда потянулся за котарди, то на пол упал мандилион. Филиппа взвизгнула, поэтому он тут же сунул ткань за пазуху и принялся торопливо застегиваться, чертыхаясь на каждую оторванную пуговицу.

— Успокойся, — велел он, застегнул поясную пряжку и похлопал ладонью по груди, разглаживая мандилион. — Я найду для него подходящий тайник, пока не решу, что с ним делать дальше.

Он нагнулся к ней в надежде на поцелуй, однако Филиппа отпрянула, молча показывая пальцем ему на грудь. Криспин насупился и рывком распахнул дверь.

На площадке стоял Джек и выжидательно улыбался. Криспин закрыл дверь, оставив Филиппу внутри, затем потер небритый подбородок. Непонятно почему он испытывал какую-то неловкость.

— Джек, послушай. Все случилось так неожиданно…

— Да уж конечно.

— И нечего на меня так смотреть! Тебе нужен подзатыльник, чтобы напомнить, кто тут хозяин?

— Да здесь и напоминать не надо. И так понятно. Теперь она всем заправляет.

Гнев Криспина улетучился, и он устало прислонился к закрытой двери.

— Боюсь, ты прав. Пожалуй, я должен объяснить тебе, что произошло.

Мальчишка завел руки за спину и помялся. Затем пробурчал:

— Чего уж тут объяснять… Сам знаю, не маленький.

— Да нет же! Я про вчерашнее. Приехали братья Уолкота и заявили, дескать, мертвец вовсе не он.

— Ого! А кто же тогда?