Если ей так уж приспичило грохнуться в обморок, неужели обязательно было это делать у дома Кейт Лейк? Известного дома с дурной репутацией, где Кейт Лейк держит бесстыжих девиц, творящих несказанные мерзости с развратными мужчинами (в числе которых мэр и два члена городского совета), и где, как известно, собираются все бражники города? Как она позволила ввести себя на крыльцо этого притона, где бог знает кто мог ее увидеть? После этого над резиденцией Макомишей еще долго висело облако праведного гнева.

Бедная Мальвина! Моя собственная бабушка – конечно, я никогда не знал ее в таком юном и нежном обличье, но по этому фильму в унылых сепиевых тонах узнал близко, как никогда. Я узнал, что она жила в страхе, в пропитанной злобой атмосфере семьи, лишенной любви. Теперь мне казалось… я чувствовал… что этот страх и отсутствие любви окутывали ее еще до прискорбного появления на свет. Возможно, еще в материнской утробе.

Это Макуэри, активный собиратель крупиц информации, вкупе составляющих его мировоззрение, сообщил мне: нынешние психологи и представители медицинской науки, неизвестной в девятнадцатом веке, в котором прошло детство Мальвины, считают, что дети в утробе матери, даже в этом замкнутом мирке, тем не менее чувствуют обстановку большого мира, куда им предстоит войти; они входят в него с глубоко укорененными чувствами, от которых не смогут избавиться за все семьдесят с лишком лет предстоящей жизни. Нерожденные дети не владеют речью, но слышат звуки, тон голоса, ощущают спокойствие – или страх и злобу. Мальвина была зачата в мире без любви. И как бы ни благоприятствовали ее устремлениям театр и более счастливое стечение обстоятельств, она так до конца и не освоится в мире, где любовь проявляется тысячей граней и порождает все, что делает жизнь прекрасной. Мальвина могла жаждать любви, могла прилагать все силы, чтобы вызывать любовь и культивировать ее в своей жизни, но так никогда и не сумела довериться любви или отдаться ей без страха.

Сколько детей уже обречены, еще не войдя в этот мир, – обречены жить в страхе, сидящем столь глубоко, что они не могут его опознать, ибо никогда не ведали ничего другого? Призраки не могут рыдать, иначе я зарыдал бы – узнав то, что знаю теперь. Теперь, когда уже поздно.

Это знание приходит ко мне, когда я наблюдаю сцены из юности Мальвины и вперемежку с ними – другие: пока Мальвина движется к тому подобию любви, что уготовала ей судьба, мне показывают также сцены из жизни ее родителей – безлюбой, исполненной горечи. Но в ней есть верность. Уильям и Вирджиния «стоят» друг за друга, как они выражаются, называют свои ссоры «разногласиями» и не желают поименовать вслух ту ненависть, которая ими владеет. Их брак нельзя назвать священным, но он нерушим. Уильям не желает слышать ни одного дурного слова о Вирджинии, так как это порочит его выбор, его семью, его образ жизни. Мастер-строитель, столь искусный в обращении с камнем, деревом и кирпичом, столь точный в расчетах нагрузки и сопротивления материалов, теряется, когда вынужден иметь дело с плотью и кровью. Надо сказать, смягчить Вирджинию мог бы только очень сильный человек – она слишком остра на язык и саркастична, чтобы поддаться на мягкость, и с самого начала совместной жизни получала удовольствие, вонзая шипы в мужа – беззащитного, лишенного чувства юмора.

Неудивительно, что они нашли человека, способного принять весь гнев и разочарование Уильяма, всю уверенность Вирджинии в собственной правоте и усугубить их, к полному удовлетворению воюющих сторон. Этим человеком стала Синтия Бутелл, хромая сестра Вирджинии, называемая в семье Тетей. Вирджиния приносит на суд этого оракула, старшей сестры, абсолютно все – от выбора зеленой материи на платье до ежедневных беззаконий, гнусных поползновений и пороков Уильяма и, конечно, вопросов воспитания дочерей. Она запрашивает и получает то, что именует Тетиным Мнением, ежедневно, ибо две семьи живут рядом. Уильям считает Тетю злобной старой сукой, как и сообщил Гилу в ночной беседе. По моде тех времен Уильям вынужден терпеть присутствие Тети у себя за столом каждое второе воскресенье; в промежуточные воскресенья он и Вирджиния обедают в полдень у Бутеллов, и Уильяму приходится выносить не только злобу Тети, но и неизменное добродушие и шутки ее мужа Дэна.

По окончании обеда Вирджиния с Тетей устраиваются поудобней и начинают с упоением ткать полотно сплетен, накопившихся за неделю. Они со смаком выражают неодобрение по любому поводу. Впрочем, обсуждаются не только новости. Сестры возвращаются в прошлое на годы и поколения, пересматривая и вновь осуждая чужие пороки и проступки, неудачи, ошибки и, конечно, грехи юности людей, что ныне вступили в зрелый возраст, но когда-то были молоды. Уильям называет это занятие «перемолачивать старую солому», но для Вирджинии с Тетей это жвачка жизни, которую они жуют и пережевывают с неизменным упоением. Девочки – Мальвина с сестрами – моют посуду, как и положено девочкам, поскольку ни в одной из семей не держат служанок: во-первых, сестрам Вандерлип ненавистны лень и неряшество наемной прислуги, а во-вторых, Уильям, будучи в бедственном финансовом положении, не может оплачивать таковую. Мужчины, Уильям и Дэн, отправляются на неизменную воскресную прогулку. Дэн, как обычно, курит дорогую сигару – в обоих домах табака не терпят, а Уильям вообще не притрагивается к этому зелью. Хоть он и пожиратель опиума, но презирает слабоволие Дэна, раба «травы». Прогулка проходит скучно – они огибают пустырь, прозванный Чертов Клок, где обычно играют негритянские дети. О чем же говорят мужчины?

– Уилл, ты никогда не думал вступить в общество Странных друзей?[31]

– С какой стати я стану якшаться с этим коленом Манассииным?[32]

– Ну а в масоны? Я могу тебя рекомендовать, только скажи.

– Ты же знаешь, я не люблю тайных обществ. Мне нечего таить.

– Да ладно тебе! Это просто чтобы собираться без женщин. После заседания мы с ребятами отлично проводим время. В иные ночи веселимся, пока последнюю собаку не повесят.

Это выражение происходит от Праздника белой собаки, церемонии, что время от времени проводят местные индейцы могаук; чужих они на праздник не допускают, но по городу ходят слухи, непременно скандальные и позорящие все племя, в том числе – что на церемонии приносят в жертву белую собаку. Никто не знает, как именно и зачем, но каждый строит свои предположения.

– Чего это я буду водиться с Джемом Харди, Бобом Холтерманом и всей ихней шайкой? Пускай себе ходят в белых фартуках да валяют дурака.

– Там иногда очень весело. Мне случалось присутствовать на заседаниях, которые потом продолжались у Кейт Лейк. Уилл, ты хоть раз бывал у Кейт Лейк?